Каждый же день в деревню приезжал на «жигулях» тот, кто назвался в гостинице Колиным именем. Он бродил вдоль реки, бросал камушки, играя сам с собой в «блинчики» и напевая одну и ту же фразу из песни Высоцкого:

– Идет охота на волков, идет охота…

В Аржановке к нему, можно сказать, привыкли, но подойти и спросить: кто и зачем сюда приехал – не решались. Хотя аржановские – народ досужий и любили поговорить с незнакомцами, но что-то в нем было такое, что не позволяло им это сделать.

Вернулась из отпуска Валька-продавщица, злая как собака, даже не зашла на Колю посмотреть, и тетка Соня, конечно, обиделась. Рассказывали, что Валька со своей дочкой Лариской, та тоже, кстати, продавщицей работала, решили Валькиного зятя, Ларискиного, значит, мужа – Витьку-нефтяника – полечить от этого дела, то есть чтобы он не выпивал больше, и подсыпали ему в водку какой-то порошок. Витька выпил и начал на глазах раздуваться. Раздулся, как пузырь, и к тому же покраснел страшно. Валька с Лариской перепугались до смерти и вызвали «скорую», «скорая» приехала, сделала Витьке два укола, и он спустился до своих размеров, и краснота почти прошла, остались только пятна по всему телу. Оклемался Витек маленько и как стал жену с тещей гонять, Лариску с Валькой, значит, и на другой день Валька на самолет – и в Аржановку. Сама она, конечно, ничего не рассказывала, но люди говорили, да и синяк под Валькиным глазом, хоть она его и припудривала, свидетельствовал…

Однако поссорились стародавние подруги вот из‑за чего… Случилось это спустя неделю после того дня, когда Колино возвращение праздновали, и неделя эта прошла тихо, так, что и вспомнить нечего. И тот день как день начался. Федька спал, Коля работал, ну и тетка Соня, ясное дело, работала, ползала на коленях по огороду, дергала сорняки. Она слышала, как в магазин привезли хлеб, как машина там гудела, но сразу не пошла, а потом забыла – забыла, и всё. Войдя в дом за какой-то надобностью и мельком глянув на спящего Федьку, тетка Соня посмотрела на часы и ахнула. Времени было без четверти двенадцать, а в двенадцать Валька уходила доить свою корову, да и хлеб к тому времени мог кончиться. Тетка Соня сбросила грязный халат, надела чистый синий, оставшийся с тех пор, когда она еще дояркой работала, и служивший как бы выходной одеждой, вытащила из банки с солью спрятанные от Федьки деньги, схватила на ходу большую клеенчатую сумку и побежала, как могла быстро закултыхала. Может, если бы шла она спокойно, то и не погорячилась бы так, но тетка Соня бежала, вспотела даже… Увидев, что магазинная дверь открыта, тетка Соня остановилась, чтобы перевести дух, и, вытирая ладонью со лба пот, услышала:

– А Абдула-то наш, Абдула…

Тетка Соня даже ухо оттопырила, но дальше не разобрала, потому что засмеялись там.

И смех этот будто стеганул тетку Соню, она побежала прытко и прямо ворвалась в магазин. Смех, конечно, сразу стих… Народу в магазине было полно, одни бабы. Накупили хлеба, но не расходились. Тетка Соня обвела их грозным взглядом, а они в ответ глаза прятали и улыбались стыдливо. Только Шурка-соседка нашлась.

– Здорово, Сонь! – крикнула она задорно так.

Тетка Соня не ответила, сдержалась, хотя с улицы узнала именно Шуркин голос, подошла к прилавку и, не поздоровавшись с Валькой, потребовала:

– Хлеба давай!

Валька усмехнулась, взяла с лотка четыре буханки разом и бухнула их на прилавок. Но тетка Соня хлеб не брала, смотрела то на него, на хлеб, то на нее, на Вальку. Тут Валька еще раз усмехнулась, уперла руки в бока и говорит:

– Чего смотришь, Сонь? Забирай и иди, я магазин закрываю.

– Мне же шесть буханок положено, – полушепотом напомнила тетка Соня.

– Не знаю, кто это тебе положил! – Валька закричала. – Две буханки на члена семьи, вон, читай! – И показала пальцем на какую-то бумажку на стене.

Но тетка Соня и смотреть на нее не стала.

– Нас же теперь трое, разве ты не знаешь? – спросила она, все еще себя сдерживая.

– Знаю, – махнула рукой Валька. – Слышала. Только мне документ нужен. Пускай твой Абдула пропишется сперва и справку принесет.

На Абдулу все снова засмеялись, а Шурка – та прямо зашлась. Все в деревне уже знали, что в Афганистане Коле дали другое имя, и теперь он не Коля, а Абдула.

Тетка Соня на этот смех обернулась и так на всех глянула, что все замолчали снова, даже Шурка заткнулась. К ней тетка Соня и обратилась к первой:

– А хоть бы и Абдула? Хоть бы и Абдула… Ты про своего Костеньку вспомни. До десятого класса ссался, всё матрасы на забор вешала сушить. А теперь? Он же у тебя в тюрьме под нарами спит. Мой – Абдула, а твой – петух! – И тетка Соня плюнула с отвращением на пол.

Шурка была готова, а тетка Соня за Катерину взялась, та тоже лыбилась.

– А ты, Кать, что лыбишься-то? – спросила тетка Соня. – Ты своего сыночка до пенсии сиськой кормить собираешься? Так не работает всё?

Катерина рот открыла, а сказать ничего не может. Но тут за нее вступилась Полька, по прозвищу Польча, сестра Катерины.

– Да он у нее больной, – сказала Польча, имея в виду Катерининого лоботряса. Но лучше бы она, Польча, молчала.

Тетка Соня аж просияла вся от удовольствия, что сейчас скажет.

– Польча! Все внуков ждешь? На невестку грешишь, что она аборты делает. А с чего их делать-то, а? Она мне сама рассказывала, что бессемянник твой сыночек. Вот и всё!

Польча аж белая сделалась. Тут Валька решила за всех вступиться:

– Кончай базар, Сонь, я магазин закрываю!

Но тетка Соня и ее уделала, уже когда четыре буханки в сумку укладывала:

– Ты чего-то, Валь, экономная стала. Ну ладно на нас экономишь: то сдачи у тебя нет, то весы сломаны, а то ведь, гляжу, и на себе… Ты пудры-то не жалей, сыпь на глаз-то, сыпь!

И, не давая Вальке рта в ответ раскрыть, тетка Соня закончила:

– Абдула, да… А вам завидно… Что вернулся, что подарков навез, что не пьет, не курит, что работает, за стол не усадишь поесть. Завидно? Ему же не то что прописаться, ему медаль в военкомат съездить некогда получить.

– Медаль? – спросила Валька, она, наверное, не знала еще про медаль.

– Да, медаль, – подтвердила тетка Соня с гордостью. – И через ту медаль льготы ему положены. Ты мне не то что шесть буханок, ты мне десять будешь давать и еще спасибо говорить, что взяла.

Тут Валька засмеялась и что-то хотела сказать, но тетка Соня перегнулась через прилавок и негромко и доверительно так сказала, на прощание:

– А ты, подружка дорогая, засунь свой поганый язык себе в задницу.

И в тот же злосчастный день, ближе к вечеру, произошла еще одна ссора, и все из‑за этого Абдулы, то есть из‑за нового Колиного имени. Коля с Веркой поссорились. После встречи за праздничным столом они не виделись, точнее виделись, но издалека, очень издалека и мельком.