— Все это могло подождать до утра, — сказала Изабелла.

— Думаю, что могло, — согласился Линли, немного поразмыслив.

— Почему тогда?

— Почему я приехал сейчас, а не утром, вы хотите сказать?

— Да. — Она прижалась затылком к косяку. Дверь была открыта, а света внутри не было. — Вы подозревали?

— Что?

— Сами знаете.

— Я предполагал такую возможность.

— Зачем тогда беспокоиться?

— И протрезвлять вас? Я хотел обсудить с вами свои идеи, а пока вы были в ступоре, сделать это было нельзя.

— Зачем?

— Мне нравятся партнерские отношения. Так мне лучше работается, Изабелла.

— Вы рождены для этого. — Она коснулась пальцами своей груди, словно желая показать этим жестом, что имеет в виду работу суперинтенданта. — А я — нет, — добавила она. — Сейчас это совершенно ясно.

— Я бы этого не сказал. Вы на себя наговариваете. Случай запутанный. Вы столкнулись с делом такой крутизны, какой в моей практике еще не было.

— Я вам не верю, Томас. Но все равно спасибо за эти слова. Вы очень хороший человек.

— Я часто думаю совсем по-другому.

— Значит, вы думаете глупости. — Она не сводила с него глаз. — Томас, я…

Похоже, ей не хватало духу сказать что-то еще. Это было нетипично для нее, поэтому Линли ждал, когда она закончит фразу. Он спустился на одну ступеньку. Она стояла прямо перед ним, теперь уже не на уровне «глаза в глаза», а чуть ниже: ее голова была на уровне его губ.

Пауза слишком затянулась. Спокойствие перешло в напряжение. Напряжение перешло в желание. Самая естественная вещь в мире стала простым движением: он наклонился, чтобы поцеловать ее, ее губы раскрылись, и он ее поцеловал. Они обнялись. Его руки скользнули под складки халата и дотронулись до ее прохладной мягкой кожи.

— Я хочу заняться с вами любовью, — пробормотала она.

— Я не думаю, что это разумно, Изабелла, — сказал он.

— Мне плевать, — ответила она.

Прошлым вечером, когда Джина вернулась домой, Гордон не стал звонить детективу из Скотленд-Ярда. Он хотел понаблюдать за Джиной. Надо узнать, что она делает здесь, в Хэмпшире. Гордон должен понять, что ей известно.

Это занятие было ему неприятно, но выбора не оставалось. Джина с самого начала поняла, что что-то не так. Она застала Гордона сидящим в саду, в темноте. Приехала она очень поздно, и Гордон был рад этому. Пусть думает, что причиной его молчания является ее позднее появление.

Джина сказала, что ее задержали дела, но не объяснила, что это за дела такие. Она, мол, потеряла счет времени, встречалась с социальным работником из Уинчестера и еще с одним, из Саутгемптона. Теперь у нее очень хорошие шансы на то, что ее программа для девушек-иммигранток будет утверждена… Она щебетала и щебетала. Гордон подумал, что не замечал ранее у Джины такого красноречия.

Вечер они провели вместе и отправились в кровать. В темноте она прижала его к себе, и ее бедра ритмично задвигались возле его ягодиц. Это означало, что ему нужно повернуться к ней и взять ее, что он и исполнил. Они соединились в яростном молчании, которое должно было означать дикое желание. По окончании оба стали скользкими от пота.

— Восхитительно, милый, — пробормотала Джина, обняла его и провалилась в сон.

Гордон не мог уснуть, охваченный отчаянием. Он не знал, что ему делать дальше.

Утром Джина вела себя игриво, как это с ней часто бывало. Веки ее трепетали, губы шевелила томная улыбка, она потягивалась, и тело ее танцевало под простыней, когда она искала его своим ртом.

Гордон резко отодвинулся и соскочил с постели. В душ не пошел и оделся в ту же одежду, в какой был накануне. Спустился в кухню, приготовил себе кофе. Джина тоже туда сошла.

Она остановилась на пороге. Гордон сидел за столом, под полкой, на которой Джемайма расставила когда-то в ряд игрушечных пластмассовых пони, маленькую часть одной из ее многочисленных коллекций, с которыми она никак не желала расстаться. Гордон не мог вспомнить, куда он их убрал, и это его встревожило. Память обычно его не подводила.

Джина склонила голову набок, ее взгляд стал нежным.

— Ты чем-то встревожен. Что случилось?

Гордон покачал головой. Он еще не был готов. Говорить ему было не трудно. Трудно было слушать.

— Ты не спал? — спросила Джина. — В чем дело? Ты мне расскажешь? Может, это снова тот человек… — Она указала на улицу.

Подъездная дорожка была как раз напротив кухонного окна, поэтому Гордон предположил, что она говорит об Уайтинге и думает, что тот еще раз пожаловал к нему, пока ее не было дома. Уайтинг не приезжал, но Гордон знал, что он приедет: Уайтинг еще не получил того, чего хотел.

Джина пошла к холодильнику и налила себе апельсинового соку. Она накинула льняной халат, под которым ничего не было, и солнечный свет очерчивал соблазнительный силуэт. Гордон подумал, что Джина действительно мечта любого мужчины. Она сознавала силу своей сексуальности. Она понимала, что в общении с мужчинами чувственность всегда берет верх над разумом.

Джина встала у раковины, посмотрела в окно. Сказала что-то об утре. Было еще не жарко, но жара непременно снова придет. Джина спросила, трудно ли работать на крыше в такую погоду.

Гордон не ответил, но ее это не озаботило. Она наклонилась вперед, словно что-то на улице привлекло ее внимание.

— Я могу помочь тебе убрать остальную часть загона, раз лошадей больше нет.

«Лошадей». Его впервые удивило то, что она называла их лошадьми, а не пони. Джина с самого начала называла их лошадьми, но он не поправлял ее, потому что… И правда, почему? Что она значила для него и почему он не удивлялся многим вещам, которые с самого начала говорили ему, что здесь что-то не так?

— Я с удовольствием займусь этим, — продолжила Джина. — Мне нужно какое-то движение, все равно сегодня мне нечего делать. Они считают, что деньги придут примерно через неделю, а если повезет, так и раньше.

— Какие деньги?

— На программу. — Она обернулась к нему. — Ты уже забыл? Я говорила тебе вчера, Гордон. В чем дело?

— Ты имеешь в виду западный загон? — спросил Гордон.

Лицо у нее стало озадаченным, потом она, очевидно, проследила за его петляющими мыслями.

— Помочь тебе расчистить остальную часть западного загона? — уточнила она. — Да. Я могу поработать на этом заросшем участке возле старого забора. Как я и сказала, мне нужно движение…

— Оставь загон в покое, — прервал ее Гордон. — Я хочу, чтобы он остался таким, какой есть.

Джина растерялась, однако быстро взяла себя в руки и улыбнулась: