На первом этаже захлопали двери, появился доктор Брассар с саквояжем в руке. Он приподнял шляпу, приветствуя Эрмин и Жозефа.

— Вот эта дверь, — тихо проговорила женщина, бледная от страха.

Симон поднялся на несколько ступеней вверх. Эдмон — за ним. Молодые люди не могли прийти в себя. Всю серьезность происходящего они поняли, лишь увидев входящего в дом приходского священника из Сен-Жан-де-Бребёф. Эрмин подошла к ним.

— Священник для мальчика? — с беспокойством спросил Эдмон. — Маме ведь лучше, да? Доктор сделает все, что нужно?

— Надеюсь, — ответила Эрмин. — Мы должны положиться на него.

Взгляд ее голубых глаз, в которых стояли слезы, говорил об обратном. Симон ударил кулаком по перегородке.

— Мама не может умереть! — воскликнул он. — Мимин, ну пожалуйста, скажи мне, что все будет хорошо! Вечером мы подадим ей вкусный ужин, все будем рядом с ней.

— Как это было бы прекрасно, Симон! — ответила Эрмин, не в силах скрыть собственных опасений.

Тут открылась дверь, и они услышали суровый голос доктора Брассара.

— Месье, — говорил он Жозефу, — мне очень жаль… Кровотечение… Мы ничего не можем сделать. Мадам Маруа хочет видеть своих детей. Она больше не страдает и тихо умрет.

— Нет! Нет! Бетти! Моя Бетти! — закричал Жозеф. — Моя Бетти!

Под его тяжелыми шагами заскрипели половицы, когда он, покачиваясь, подошел к постели своей жены. Мари вышла из своей комнаты, ее личико превратилось в горестную восковую маску. Эрмин не могла пошевелиться. Она отказывалась принять неизбежное. Симон толкнул ее, проходя рядом, потому что она так и застыла посреди лестницы между вторым этажом и кухней. Лора, вся в слезах, прошла перед ней за Мари.

Теперь все происходило в полном спокойствии. Священник, предупрежденный Эдмоном, медленно, почти торжественно, поднялся на второй этаж. Он счел, что лучше соборовать умирающую до того, как она попрощается со своими близкими.

Маргарита Бабен, вымыв руки в туалетной комнате, теперь укладывала в саквояж инструменты. С выражением глубочайшего горя повитуха в последний раз взглянула на свою пациентку.

— Мне очень жаль, мадам Маруа, — прошептала она. — Да хранит вас Бог…

Сидя на краю постели, Жозеф испуганно смотрел на Бетти. В комнате было жарко и неприятно пахло кровью.

— Ты не покинешь меня, — шептал он. — Нежная моя, хорошая Элизабет! Маленькая моя Бетти! Неужели все кончено?

— Жо, — произнесла умирающая тихо, — я так тебя любила. Подожди, пришел священник. Я должна исповедаться, Жозеф. Оставь нас. Это ненадолго. Подготовь детей. Я не уйду от вас, не попрощавшись…

Жозеф неохотно вышел из комнаты: гнев переполнял его, потому что у него отнимали драгоценные минуты общения с его супругой.

«Нет, — думал он, — не нужно тебе исповедоваться, женушка. Не было никого на земле лучше моей Бетти».

На лестнице стояли его сыновья, Мари прижалась к Эрмин, а Лора — к Жослину. Смертельно-бледная Шарлотта держалась в стороне. Мирей, которая занималась Луи, посоветовала ей прийти поддержать жениха в этот час жестокого испытания.

— Это конец, — произнес бывший рабочий, сопя. — Ваша мать хочет попрощаться с вами, дети мои. С нами нет только Армана, но как его найти-то? Мимин, подожди здесь. Думаю, она захочет видеть и тебя тоже.

— Конечно, — сказала она еле слышно.

Неизбежность этой смерти лишила их слуха и чувств. Все молчали. Из комнаты доносилось неразборчивое бормотание. Наконец на пороге появился священник, осенивший себя крестом. Он со странным выражением посмотрел на Жозефа и попрощался, попросив, чтобы доктор Брассар подождал его на улице, чтобы вместе ехать в Роберваль.

Эдмон громко разрыдался. Симон обнял его за плечи.

— Держись, братик! Постарайся не плакать, когда подойдешь к маме. Мы должны быть достойны ее в эти последние минуты. Она всегда тобой гордилась. Не подведи ее!

— Мне никогда такое не выдержать! — простонал юноша. — Я ее так люблю!

— Идемте, — сказал им потрясенный Жозеф. — Ей недолго оставаться с нами.

Они молча вошли в комнату и встали вокруг кровати. Бетти показалась им очень красивой: восковое лицо, огромные глаза с отсветом мистической экзальтации. Лицо с тонкими чертами обрамляли белокурые завитки.

— Мари, любимая моя девочка, подойди ко мне, — произнесла Бетти очень нежно. — Дай мне свою руку. Я хочу, чтобы ты выросла серьезной и трудолюбивой, чтобы ты помогала отцу по дому и на кухне. Хорошо учись в школе. А я буду заботиться о тебе оттуда, сверху.

Испуганная Мари покачала головой. Нет, такое не могло случиться, ее мать не могла сейчас умереть. Девочка прикусила нижнюю губу, чтобы не разрыдаться.

— Будь храброй, девочка моя, будь достойна того имени, которое я выбрала для тебя во славу Девы Марии. Подойди теперь ты, мой первенец, мой Симон. Я благодарю тебя, сын мой. Ты всегда поддерживал меня и старался сделать приятное. Я доверяю тебе твою сестру, младших братьев и отца. Ты сильнее, чем думаешь, сын мой, не бойся ничего…

Бетти было тяжело говорить. Ее восхищенный взгляд обратился к Эдмону.

— Дорогой мой, маленький Эд, ты ведь будешь молиться за душу своей матери, правда? Следуй своим путем, дорогой мой. Господи, я уже не увижу, как ты облачишься в сутану…

— Нет, мама! Ты увидишь меня с небес! — возразил он, всхлипывая.

Бетти хотела лечь чуть повыше, но настолько ослабела, что тело перестало ее слушаться. Жозеф обнял жену и усадил в постели.

— Нам будет не хватать тебя, обожаемая моя женушка! — рыдал он. — Я люблю тебя, Бетти! С того дня, как я тебя увидел на новогоднем балу в Шамборе, никого я не любил, кроме тебя.

— Жо, дорогой мой, теперь тебе придется идти по жизни одному… Молю тебя, если ты встретишь хорошую добрую женщину, женись на ней. Нашей Мари нужна мать. Она еще так мала!

— Никогда! — вскрикнул он, пьянея от горя. Лицо его пылало.

Бетти не нашла сил ответить ему. Ее взгляд остановился на ребенке, который лежал на комоде, весь в белом, как забытая кукла.

— Мимин, быстрее! — позвал Симон. — Она отходит…

Молодая женщина быстро вошла в комнату, на лице ее застыло выражение глубочайшего горя. Жослин и Лора тихо проскользнули за ней.

— Бетти, дорогая моя Бетти! — рыдала Эрмин. — Я так тебя люблю, всем сердцем! Да будет с тобой мир и покой, всю свою жизнь я буду заботиться о твоей семье, о семье, которая стала и моей.

Элизабет Маруа опустила веки, печальная улыбка родилась на ее обескровленных губах. Она собрала свои последние силы и чуть слышно прошептала:

— «Прощальную песню», дорогая моя Мимин…

Эрмин поняла просьбу умирающей. Тихо, дрожащим голосом она начал петь припев, который говорил о боли расставания и надежде на будущую встречу на земле или в небесах.