Герцог Савойский, ловкий, умный и кокетливый, невзирая на свои шестьдесят восемь лет, с остроумием, присущим горбунам, смеялся над своим горбом, а также терпеливо и старательно, как молодой человек, оказывал знаки внимания своей невестке, в честь которой был устроен праздник. Однако временами его лицо ненадолго омрачалось. Герцог думал о том, что французы находятся всего в восьми-десяти льё от его замка, те самые французы, которые всего за несколько часов овладели Сузским проходом, считавшимся неприступным, и вот теперь кардинал де Ришелье и Виктор Амедей решают его судьбу, хотя относительно этого все пребывали в неведении.

Около девяти часов появился пышно разодетый принц с улыбкой на устах; поздоровавшись прежде всего с принцессой Кристиной, затем с дамами и в заключение с несколькими знатными савойскими или пьемонтскими дворянами, удостоившимися его дружбы, Виктор Амедей направился к своему отцу, поцеловал его руку и сказал шепотом, без малейшего признака волнения на лице:

— Франция объявила нам войну, военные действия начнутся завтра, следует быть начеку.

Герцог ответил ему также тихо:

— Уходите после кадрили и передайте войскам приказ двигаться в сторону Турина. Тем временем я направлю комендантов Велланской, Фенестрелльской и Пиньерольской крепостей на их позиции.

Затем Карл Эммануил махнул рукой музыкантам, переставшим играть при появлении принца Виктора Амедея, в знак того, что можно продолжать.

Виктор Амедей взял за руку свою жену принцессу Кристину и, не сказан ни слова о разрыве отношений между Савойей и Францией, возглавил кадриль. Тем временем, Карл Эммануил, как он и говорил сыну, подошел к комендантам трех главных крепостей Пьемонта и приказал каждому немедленно отправиться в свою цитадель.

Коменданты Веллано и Фенестрелле явились на бал без жен; они были готовы подчиниться приказу герцога — для этого им следовало лишь оседлать лошадей и взять свои плащи.

Но граф Юрбен д’Эспломба был не в состоянии это сделать из-за жены, которая танцевала кадриль, возглавляемую принцем Виктором Амедеем.

— Ваше высочество, — сказал он, — мне будет трудно исполнить ваш приказ.

— Почему же, сударь?

— Мы с графиней приехали сюда из Турина в бальных костюмах и наемной карете, которая не сможет отвести нас в Пиньероль.

— Гардероб моего сына и моей невестки — к вашим услугам; можете выбрать все что нужно, а экипаж возьмите в моих конюшнях.

— Я сомневаюсь, что графиня выдержит подобное путешествие без ущерба для здоровья.

— В таком случае оставьте жену здесь и поезжайте один.

Граф посмотрел на Карла Эммануила как-то странно.

— Конечно, — произнес он, — я понимаю, что это устроило бы ваше высочество.

— Меня устроит все что угодно, граф, лишь бы вы поскорее уехали.

— Должен ли я забрать графиню посреди кадрили или лучше подождать, пока она закончится?

— Можете подождать до конца танца.

— Хорошо, ваше высочество, как только кадриль закончится, мы покинем бал.

— Счастливого пути и, главное, если потребуется, не сдавайте своих позиций.

После окончания кадрили граф, к великому удивлению своей жены, сообщил ей о полученном распоряжении.

Затем он вышел с ней через одну дверь, в то время как Виктор Амедей выходил через другую.

Коменданты Велланской и Фенестрелльской крелостей, не принимавшие участия ни в одной кадрили, были уже в дороге.

Герцог что-то сказал своей невестке, и она последовала за графом и графиней.

Десять минут спустя принц вернулся в танцевальный зал с прежней улыбкой на устах, но с явно побледневшим лицом.

Он подошел к герцогу Карлу, взял его под руку и увлек за собой к окну.

Затем Виктор Амедей протянул ему какую-то записку и сказал:

— Читайте, отец.

— Что это? — осведомился Карл Эммануил.

— Записка, которую только что вручил мне некий паж; он приехал весь забрызганный грязью, на взмыленной лошади, Я хотел дать ему кошелек, полный золотых монет вы сейчас увидите, что известие, которое он нам привез, стоит того, но паж отказался от награды и ответил:

«Я состою на службе, и мой господин не разрешает, чтобы кто-то другой платил его слугам». После этих слов он умчался галопом, даже не дав своей лошади передохнуть.

Герцог Карл прочел записку, которая была короткой, но ясной и гласила следующее:

«Человек, гостивший у Его Высочества герцога Савойского, пользуется случаем отблагодарить за чудесный прием, извещая, что сегодня ночью Его Высочество собираются похитить из замка Риволи вместе с принцем Виктором Амедеем. Время не ждет. Скачите в Турин!»

— Подписи нет? — спросил герцог.

— Нет, но ясно, что это предупреждение могли прислать либо герцог де Монморанси, либо граф де Море.

— В какую ливрею был одет паж?

— На нем не было никакой ливреи. Однако, мне кажется, что я узнал в нем юношу, которого герцог возит с собой повсюду; его имя — Галюар.

— Должно быть, это так. Что же нам делать?

— Каково ваше мнение, сударь?

— Я полагаю, дорогой Виктор, что надо последовать данному нам совету, ибо, если мы им воспользуемся, то ничем не рискуем; в противном случае, с нами, возможно, случится беда.

— Значит, в дорогу, ваше высочество!

Герцог вышел на середину зала и произнес все с той же улыбкой:

— Дамы и господа, я только что получил важное письмо и должен немедленно на него ответить с помощью моего сына. Не беспокойтесь о нас; танцуйте, веселитесь и чувствуйте себя как дома; во время нашего временного отсутствия моя дорогая невестка принцесса Кристина постарается быть радушной хозяйкой.

Этот призыв прозвучал как приказ. Дамы и кавалеры расступились с поклоном, пропуская отца и сына; оба покинули зал с улыбками, помахав гостям рукой.

Однако, за порогом от их деланных улыбок не осталось и следа; герцог с принцем позвали камердинера, и, велев накинуть им на плечи плащи, спустились вниз; затем они прошли через двор в конюшни, сунули пистолеты в седельные кобуры, сели на лошадей и понеслись во весь опор в сторону Турина, до которого было не более одного льё.

Между тем Латиль и пятьдесят всадников стремительно скакали из Сузы в Турин; когда они подъезжали к развилке, где одно из ответвлений дороги сворачивало в поле, а затем переходило в окаймленную тополями аллею, которая вела к замку Риволи, капитан, возглавлявший небольшой отряд, заметил какую-то быстро двигавшуюся тень.

Латиль хотел было крикнуть по-французски или с сильным акцентом по-итальянски: «Стой! Кто идет?», но побоялся выдать себя и решил отправиться на разведку в одиночку. Пустив свою лошадь вскачь, он направился к всаднику, застывшему посреди дороги, подобно конной статуе.