вице-король в Испании. Надежда вновь пробудилась в следующем году, когда Адриан умер, но поводов для радости оказалось еще меньше, когда в ноябре 1523 г. конклав проголосовал за очередного Медичи – двоюродного брата Льва Х Джулио, взявшего себе имя Климент VII.

К тому времени со сцены ушел и дож Антонио Гримани, успев, правда, дать своим соотечественникам повод сильно пожалеть, что они вообще его избрали. Нет ничего удивительного в том, что он оказался нерешительным, слабым и откровенно дряхлым правителем. К несчастью, вдобавок он отличался упрямством и отказался от предложенной пенсии 2000 дукатов в год и государственных похорон после смерти в обмен на отказ от трона – это предложение сделал ему потерявший терпение сенат. Единственным утешением было то, что он вряд ли мог протянуть еще долго, и 7 мая 1523 г. венецианцы с облегчением узнали, что он наконец умер. Похоронили его в соответствии с его скромными заслугами в церкви Сант-Антонио ди Кастелло, которую почти три века спустя разрушил Наполеон, чтобы освободить место для общественного парка[279].

Преемник Гримани, Андреа Гритти, был гораздо более впечатляющей фигурой. Высокий и невероятно красивый, он выглядел моложе своих шестидесяти восьми лет и хвастался, что не болел ни дня в своей жизни. В молодости он сопровождал своего деда во время дипломатических миссий в Англию, Францию и Испанию, бегло говорил на этих трех языках, а также на латыни, греческом и турецком. Турецкому он обучился во время длительного пребывания в Константинополе, во время которого его арестовали по обоснованному обвинению в шпионаже и бросили в тюрьму; его не посадили на кол лишь благодаря протекции его личного друга визиря Ахмеда. Говорят, что Гритти тем не менее был очень популярен и среди турок, и в европейской колонии, несколько представительниц которой в слезах дежурили у тюремных ворот, когда его туда привели. Позже он безупречно служил дипломатом и участвовал (по гражданской линии) в войне Камбрейской лиги; на момент избрания дожем 20 мая 1523 г. он был проведитором армии. С учетом его послужного списка может показаться странным, что он так и не сумел внушить любовь народу в целом; но венецианцы надеялись на избрание его главного соперника Антонио Троно и во время церемониального обхода площади упорно напевали на гортанном венецианском диалекте: «Um, Um, Trum, Trum». Правда, ни тогда, ни позже собственная непопулярность у населения нимало не тревожила Гритти.

Вероятно, главным достоинством Андреа Гритти выборщики сочли его дипломатический опыт, поскольку его возвышение произошло тогда, когда республика вела с империей весьма деликатные переговоры. Карл V оказался совершенно иным правителем, чем его дед, – не только по причине своего богатства или размеров владений, но и по характеру и политическим взглядам. «Господь уготовил вам путь монарха всего мира», – сказал Карлу его канцлер Меркурино ди Гаттинара, когда он взошел на трон, и император никогда об этом не забывал. Для него правление было не личным стремлением, а священным долгом, исполнением Божьего Промысла: христианский мир должен в политическом и духовном смысле объединиться под знаменем империи. Тогда, и только тогда он сможет изгнать вторгшихся в него иноверцев, а когда решится вопрос с турками, можно будет обратить объединенные силы против Мартина Лютера и его компании еретиков.

Этой цели Карл посвятил свою жизнь, и первое время казалось, что Господь всемогущий его поддерживает. За четыре года пребывания на троне позиции императора постоянно укреплялись в ущерб его главному сопернику – королю Франции. Карл не только вернул Милан и Ломбардию; посредством личной дипломатии он сумел заручиться поддержкой короля Англии Генриха VIII, и это соглашение должно было скрепить обручение Карла с дочерью Генриха Марией, которая, несмотря на шестилетний возраст, перед тем уже обручилась с Франциском; новое обручение еще раз подтвердили в Виндзоре, когда Карл лично посетил Англию в 1522 г. В тот же год его войска разгромили французов в Италии и захватили Геную. Тем временем в Риме одного благосклонного к Карлу папу сменил другой, который, будучи личным другом императора с тесными связями в империи, обещал быть еще более сговорчивым.

Одним словом, для Венеции настало время пересмотреть свою позицию. Ее союз с Францией все больше превращался в обузу, особенно с тех пор, как недавняя триумфальная кампания императора прошла под часто повторяемым предлогом «освобождения Италии от французской тирании». Но разногласия Венеции с императором было нелегко уладить. Даже вечно колеблющийся и мешкающий старый Максимилиан довольно трудно шел на компромисс в тех вопросах, которые, по его мнению, касались территорий империи; Карл же после восшествия на трон немедленно воскресил несколько давних территориальных споров, которые, как надеялась Венеция, были благополучно похоронены в Брюсселе в 1516 г. Однако переговоры упорно продолжались, и наконец 29 июля 1523 г., менее чем через три месяца после избрания Гритти, Венеция заключила в Вормсе важный договор с империей, по которому в обмен на выплату 200 000 дукатов в течение 8 лет она сохраняла за собой все ранее принадлежавшие империи территории, которыми она тогда владела. Каждая из сторон согласилась защищать итальянские территории второй стороны, за исключением случаев, когда агрессором был папа; каждая гарантировала безопасность, свободное проживание и торговлю подданным другой стороны; кроме того, Венеция обязалась прислать до 25 галер, если возникнет необходимость защищать Неаполь, – при условии, что она в это время не будет занята борьбой с турками. Поручителями по договору (который вдобавок подписал и Франческо II Сфорца, сын Лодовико Моро, посаженный императором на миланский трон) должны были стать папа и Генрих VIII – их обоих пригласили к нему присоединиться.

После этого дож не без некоторого замешательства написал королю Франции. Договор, объяснил он ему, был навязан Венеции, поскольку французские войска и подкрепления не прибыли, а без них она не могла надеяться выстоять в одиночестве. Венеция также желала прислушаться к неоднократно высказанному папой желанию общего мира в Европе. Следовательно, Франциск ни в коем случае не должен интерпретировать это событие как проявление враждебности; наоборот, дружба между двумя странами сохранится неизменной – по крайней мере в том, что касается Венеции. Меньше всего республика желала бы возобновления военных действий между армиями христианского мира в то время, когда иноверцы становились все сильнее и угроза Западной Европе с их стороны росла с каждым часом.

По крайней мере в этом Андреа Гритти говорил исключительно правду. За сорок два года, прошедшие со смерти Мехмеда II Завоевателя, Венеция воевала с Османской империей лишь четыре года, с 1499 по 1503-й, да и то главным образом потому, что миролюбивый султан Баязид II считал, что ему угрожают. Даже после того, как