Витте был умен, смел, решителен, мгновенно оценивал ситуацию, не лез в карман за словом и не стеснялся высказывать собственное мнение. Эти качества сделали его любимым министром у Александра III и нелюбимым – у его сына. Витте был мастером бюрократических интриг и дипломатических переговоров, но никогда не занимался публичной политикой – для этого у него просто не было соответствующего поля деятельности, которое обрели российские политики уже следующей генерации, получившие Думу и гласную прессу. Это создало Витте определенные трудности позже – во время недолгого премьерства и последующей политической борьбы; он так и не смог стать в России по-настоящему популярным политическим лидером.

Оказалось, однако, что для завоевания популярности в Америке он обладал всеми идеальными качествами. Его показная прямота, доходившая до грубости, а иногда и переходящая в наглость и хамство, нуждалась только в добавке показной демократичности (от которой его самого внутренне коробило) – и успех у американцев был ему обеспечен.

Витте пожимал руки машинистам поездов и швейцарам отелей, позировал любителям фотографий и не отказывал в интервью, ездил в бедные еврейские кварталы и дружески беседовал с недавними эмигрантами. Он охотно шел на дискуссии и не избегал того, что позже стали именовать провокационными вопросами. Соглашаясь с необходимостью реформ в России, он резко возражал против революции и выступал за сдержанность и постепенность; это нравилось больше, чем огульная критика царизма, к которой приучили американцев многочисленные эмиссары из российских революционных кругов (от Милюкова до Гершуни, которому пока еще предстояло бежать с каторги, чтобы добраться до Америки). Всегда и всюду он выражал несокрушимую уверенность в сегодняшнем и завтрашнем дне России. В понимании политических проблем и оценке текущей сиюминутной ситуации он почти неизменно оказывался компетентнее своих оппонентов – как на официальных переговорах, так и в кулуарах.

Его информированности очень способствовали ежедневные реляции, которые он получал из Петербурга от Коковцова. На последнего работала и лучшая тогда в мире система перехвата дипломатических сообщений, организованная Лопухиным; в результате Витте знал последние решения токийского правительства едва ли не раньше, чем японская делегация на переговорах.

Достаточно тонко, не перегибая палку, Витте играл и на расистском антагонизме американцев по отношению к азиатам-японцам. К тому же, японские дипломаты, в отличие от Витте, никоим образом не могли корчить из себя стопроцентных американцев.

Сенсационные итоги Портсмутских переговоров (Портсмут – военно-морская база и небольшой город в штате Нью-Хэмпшир) в наименьшей степени оказались сюрпризом для Америки, общественное мнение в которой к концу конференции было целиком на стороне Витте. Россия, не выигравшая в этой войне ни одного сражения и потерявшая почти весь флот, отделалась лишь потерей части территорий, захваченных ею в течение предшествующих лет. У России осталась и основная часть Китайско-Восточной железной дороги, напрямую (через Харбин) связывающей Владивосток с Читой по китайской территории. Японцы получили только южную часть ветки этой дороги, которую захватили к данному моменту: от линии фронта к Порт-Артуру, аренда которого также отошла к Японии.

Главным успехом Витте было избавление России от контрибуции. Это было и чувствительным поражением Японии, рассчитывавшей за счет контрибуции восстановить свое пошатнувшееся финансовое положение. И если Витте как триумфатора встречали при возвращении из Америки, то в Токио после подписания мира произошли беспорядки, едва не свергнувшие правительство, а глава японской делегации Комура только через несколько месяцев мог рискнуть вернуться домой.

Единственным неуспехом Витте общественное мнение сочло потерю южной части Сахалина, которая только тридцать лет до этого принадлежала России. Витте, получивший после возвращения с переговоров графский титул, приобрел даже обидное прозвище – «граф Полусахалинский». Между тем и в этой относительной неудаче его вины практически не было.

Весь Сахалин был захвачен японским десантом уже в дни Портсмутских переговоров; русские не смогли организовать там никакой обороны, несмотря на использование отрядов из каторжан (вот когда родились знаменитые «штрафные батальоны»!). Это было серьезным предупреждением России: Япония, обладавшая теперь подавляющим превосходством на море, с такой же легкостью могла захватить и любую другую часть малозаселенных и бездорожных российских дальневосточных территорий – хоть Камчатку, хоть Чукотку. На потерю Южного Сахалина, ставшего камнем преткновения на завершающем этапе переговоров, Витте получил санкцию Николая II.

Позже Витте не без оснований утверждал, что мог бы сохранить и Южный Сахалин, если бы получил разрешение на отказ от российских интересов в Корее. Но такой санкции не последовало, и это было тем более обидно потому, что в 1907 году Россия официально отказалась от интересов в Корее, не получив за это никакой материальной компенсации. В Портсмуте же хотя и было признано преобладающее влияние Японии в Корее, но и Россия от своих притязаний не отказалась. Произошло так потому, что в 1905 году Николай II и его приспешники еще жаждали реванша и не желали демонстрировать отказ от прежних целей. К 1907 году агрессивные устремления России вновь обратились к Балканам, и теперь уже России было необходимо дипломатически обеспечить безопасность своих восточных границ.

За внешними баснословными дипломатическими успехами Витте скрывались, конечно, хитроумные политические маневры. Сам Витте, не спавший ночь накануне подписания договора, до последнего момента не мог быть уверен в конечном результате. О тех интригах, свидетелем которых был он сам и которые возникали по его инициативе, Витте поведал в мемуарах. Краткую сущность этих сюжетов можно изложить так.

Борьба за американское общественное мнение не была самоцелью для Витте. Общественное мнение, конечно, влияло на общую атмосферу и давило на участников переговоров. Но главным объектом давления был американский президент Теодор Рузвельт, председательствовавший на мирной конференции. Его позиция очень зависела от изменения настроений в Америке – президенту предстояло переизбираться на следующий срок.

С целью усиления давления на него Витте пошел и на прямые контакты с хозяевами Уолл-Стрит – виднейшими американскими финансистами. Дважды он встречался с представителями еврейских банков, которые как раз и были основными кредиторами японского правительства. Дискуссии носили напряженный характер, но Витте сумел повлиять на собеседников, убедив их в необходимости постепенных реформ. Разумеется, обе стороны исходили из того, что Витте и является тем лицом, которому предстоит эти реформы осуществлять. Переговоры привели к удовлетворительным результатам, которые, несомненно, были доведены до сведения того же Рузвельта. Не считаться с таким мнением Рузвельт не мог.

В свою очередь Рузвельт принял на себя определенные политические обязательства перед еврейским лобби. Выразилось это в том, что при отъезде в Европу Витте получил от президента США письмо к царю, в котором тот просил не распространять ограничения для евреев на американских граждан, приезжающих в Россию. Эту инициативу президента ожидала печальная судьба: правительства Витте, Горемыкина, Столыпина и, наконец, Коковцова обсуждали все аспекты поднятой проблемы и не смогли достичь никакого решения; после шести лет ожидания американцы в декабре 1911 года самым скандальным образом разорвали Русско-Американский торговый договор 1832 года. Впрочем, это уже не имело прямого отношения ни лично к Витте, ни к событиям 1905 года.