А потом оно снова начало расширяться.

Сколько таких циклов уже миновало, я не скажу. Просто не знаю.

Я открыл глаза. Тишина.

Трент неподвижно застыл у окна. Ствол его лазерного карабина был по-прежнему направлен на Нейла, но не в голову, а куда-то в район солнечного сплетения. Шефа это вряд ли обрадует: стреляя в голову, можно и промахнуться, тогда как в живот с такой дистанции попасть куда проще.

— Это она? — осведомился Трент. — Я имею в виду, это и есть та история, которую ты хотел мне рассказать?

— Да.

— Это вся история? — спросил он с усмешкой.

— Нет. Пока я буду рассказывать тебе всю историю, мы оба успеем состариться. Лучше скажи, было ли в услышанном тобой что-нибудь знакомое или хотя бы вызывающее определенные ассоциации?

Трент покачал головой.

— Нет, ничего такого не было. А что касается ассоциаций... Пожалуй, твой рассказ напоминает мне один примитивный фэнтезийный сенсабль, который я однажды сдуру поставил.

— И ты никогда ничего не слышал о Серафинах, Посланце Равновесия и их Великом Противостоянии?

— Никогда.

— И о Прикованном?

Трент снова покачал головой.

— И о нем тоже.

Я ощутил, что он говорит правду, и исполнился надежды.

— Тебе крупно повезло, Трент Неуловимый. Если ты и вправду Посланец, но еще не ведаешь об этом, тогда... — Я не договорил; устремив взор Нейла на молодого человека, я повелел тому смотреть прямо в глаза. Затем сконцентрировал на нем все свое внимание и перешел на Речь, повысив голос до такого уровня, что слова мои громовым эхом отразились от стен кабинета Марка Паккарда. — Слушай и внемли, Неуловимый Трент. Мы следим за тобой, за каждым твоим шагом. И если ты не самозванец, а будущий Посланец, идущий по стопам Прикованного, чья смерть на Колесе положила начало Большой Вселенной, знай, что девять из десяти Великих Богов твои смертельные враги. И ни один из них, даже Безымянный Бог Игроков, не защитит тебя от объединенной мощи Серафинов, властителей Хаоса. Никто не может предугадать исход Второй Великой битвы между Равновесием и Хаосом, но, если ты проиграешь, мы забудем о перемирии и вновь развяжем Временные Войны в этом континууме, чтобы ты не только прекратил свое существование, но и вообще никогда не появился на свет.

Когда я закончил, по телу Трента пробежала крупная дрожь. Истинная Речь довольно часто вызывает у людей такую реакцию.

— Неужели все это должно свалиться на меня только потому, что я однажды прошел сквозь стену? — спросил он насмешливым тоном, хотя я видел, что ему совсем не да смеха.

— А ты действительно прошел?

— Так нечестно, — возразил Трент. — Не скажу! Я заставил Нейла глубоко вздохнуть и расслабиться, потом тихо сказал:

— Ну что ж, возможно, я заблуждаюсь и не вижу за деревьями леса. Есть у меня, к сожалению, такой недостаток.

— Неужели?

— Скорее всего, ты все-таки самозванец. Я частенько ловлю себя на том, что пытаюсь связать между собой абсолютно независимые события. Конечно, Вселенная велика, и в ней случаются совпадения, вероятность которых ничтожно мала. Но подгонять факты под версию — это для Рассказчика большой грех. Если ты только вор, пусть даже величайший в истории, мы никогда больше не встретимся, Неуловимый Трент, и воспоминание об этой встрече останется в моей памяти как полузабытое сновидение. А жаль. Ты меня здорово заинтересовал.

— Знаешь, Нейл, прямо тебе скажу: такого чудака, как ты, я еще в жизни не встречал!

— Я не Нейл Корона. Я Чейелл из Ноябрьского дома, он же Кайелл'но, именуемый Рассказчиком. И я ухожу. Прощай, Неуловимый Трент.

Я освободил свою аватару.

Времени оставалось совсем немного, и меня ждали неотложные дела.

Моя аватара говорила с Трентом накануне празднования Трехсотлетия независимости Америки 4 июля 2076 года. Вскоре после этой даты Трент Неуловимый умер и восстал из мертвых. А затем сбежал из Неразрывного Времени и исчез. Возможно, навсегда.

Молчание. Темнота.

Голос Трента резанул меня по ушам, как визг железа по стеклу.

— С тобой все в порядке, Нейл?

— Я с неохотой разлепил веки, и в глаза мне ударил ослепительный свет такой интенсивности, какой светящаяся краска на потолке кабинета Марка дать в принципе не могла. Ощущение такое, как если бы во время просмотра сенсабля кто-то врубил демонстратор на полную мощность. Восприимчивость моих органов чувств непонятным образом обострилась. Даже мягкая шелковая подкладка служебного мундира царапала кожу, как наждачная бумага. Я потряс головой и тут же скривился от боли.

— Нет, — едва выговорил я, — со мной не все в порядке. Мне очень, очень плохо, Трент!

Я с трудом сфокусировал взгляд на его фигуре. Он стоял спиной к окну в нескольких метрах от меня, держа в руках направленное в мою сторону лазерное ружье. Стоял и смотрел, не предпринимая никаких попыток оказать помощь старому, больному человеку. Я попытался встать и с удивлением обнаружил, что прикован «змейкой» к подлокотнику кресла. В башке непрерывно бухало, как будто какая-то сволочь забивала там сваи кузнечным молотом. Желудок то и дело сводило спазмами, угрожающими извергнуть все съеденное за обедом. Если выживу, никогда больше не притронусь к мексиканской кухне!

— Пить хочешь? — внезапно спросил Трент, внимательно наблюдавший за моими мучениями. Я судорожно сглотнул:

— Хочу. Чего-нибудь похолоднее и побольше. И сними с меня эти долбаные наручники! Какого хрена ты вообще нацепил на меня браслеты?

Я уже не помню точно, когда на меня впервые накатило. Мне тогда исполнилось не то восемь, не то девять лет. В молодости это случалось чаще, но за последние сорок лет всего дважды.

И каждый раз я молю Бога, чтобы это оказалось в последний раз.

В руку мне ткнулся пластиковый баллон. Не открывая глаз, я свернул крышку и жадно присосался к ниппелю. Что пью, так и не понял, но напиток оказался холодным, и в мозгах немного прояснилось. Я слышал, как Трент приблизился к креслу и встал сбоку. Что-то щелкнуло, и «змейка» соскользнула с моего запястья на пол. Трент отступил на несколько шагов и спросил:

— Часто с тобой такое происходит?

— С чего ты взял, что это не в первый раз?

— Я ведь снял с тебя наручники, Нейл. А мог и оставить. Убедительный аргумент.

— Редко.

— К врачам не обращался?

— Это началось за пятьдесят лет до твоего рождения. Я был тогда ребенком, страшно испугался и никому ничего не сказал.

— А когда случилось в последний раз? Судя по его голосу, Трент задал этот вопрос не из пустого любопытства. Я осторожно приоткрыл глаза. Все еще режет, но уже терпимо.