— Как мы назовем нашу дочь, мадам? — Он быстро поцеловал ее в губы. — Как всегда, ты изумительна, моя дорогая!

Эйден улыбнулась. Впервые за много месяцев она была спокойна и счастлива. Некоторое время, до тех пор пока она не стала очень толстой, они поддерживали супружеские отношения. Но несмотря на ее огромную любовь к нему, ее тело отказывалось повиноваться зову сердца, и она не испытывала ничего похожего на то прекрасное, пылкое чувство, которое когда-то переживала и с Конном, и с Явид-ханом. Это огорчало ее, потому что она понимала, что лишает удовольствия и Конна. Но он отмахивался от этих ее переживаний.

— Когда родится ребенок, — пообещал он, — у нас все будет так, Эйден, дорогая, как было раньше.

По ее щеке покатилась слезинка, и она опять спросила:

— Как ты можешь быть уверен, Конн? Я сама не уверена.

Но он успокоил ее страхи добрыми словами, легкими поцелуями и нежными ласками.

— Итак, как ты собираешься назвать нашу дочь? — повторил он, возвращаясь к прерванному разговору. — Есть такое латинское имя Валентинус, которое происходит от глагола valere, что значит «быть сильным». Я поняла, Конн: чтобы выжить в этом мире, женщина должна быть сильной. Поэтому я назову дочь Валентиной, это женский род от Валентинуса. Надеюсь, это имя принесет ей счастье.

— Она и так счастливая, если у нее такая мать, как ты, — галантно сказал Конн, — и такой отец, как я, — закончил он.

Эйден засмеялась, потом, посерьезнев, погладила его по щеке и сказала:

— Какой же ты хороший человек, Конн. Он покраснел.

— Мадам, что бы подумали мои благородные друзья при дворе, если бы услышали, какими нежными словами ты хвалишь меня? Моя репутация разлетелась бы в клочья.

— Твоя репутация, — рассмеялась она, — разлетелась бы в клочья уже давно, если бы королева не женила тебя на мне.

В отместку он принялся щекотать ее, и она, не желая отставать, стала тоже щекотать его до тех пор, пока оба не свалились в приступе хохота, задыхаясь и ловя воздух. Наконец он успокоился и, наклонившись, поцеловал ее. В его зеленых глазах светилась глубокая любовь.

— О-о-о! Я такая счастливая, — со вздохом объявила Эйден. — Разве это хорошо, Конн, быть такой счастливой?

— Конечно, дорогая, быть счастливой всегда хорошо.

— Я люблю тебя, — сказала она просто.

— Я знаю, — ответил он, — я тоже люблю тебя. И потом снова погладил ее толстый живот. Он слышал, как под его пальцами шевелился ребенок. Интересно, неужели это и в самом деле дочь, как утверждала Эйден? На кого она будет похожа? Действительно ли это его ребенок? И сможет ли он определить после его рождения, кто является его отцом?

Когда двадцать первого марта одна тысяча пятьсот восьмидесятого года Эйден, как и предсказывала, родила дочь, Конн, разглядывая лицо младенца, ни за что в жизни не смог бы сказать, был ли это его ребенок. Но это не имело значения, потому что он уже любил ее. Валентина Сен-Мишель была розовым младенцем, с голубыми, как у всех новорожденных, глазами и легким пушком рыжих волосиков на головке. В течение нескольких следующих месяцев эти глаза приобрели замечательный фиалковый цвет, и на головке выросли волосики, которые сохранили рыжий цвет волос ее матери.

— Она похожа на мою мать, — объявила Эйден — и будет гораздо красивее меня.

— «Блурп», — сказала Валентина Сен-Мишель, тыкаясь личиком в материнскую грудь, и ее ротик сомкнулся на соске, из которого уже сочилось молоко.

— Она прекрасно растет, — заметила Скай, которая в тот ранний июльский день сидела со своей невесткой на ромашковом лугу. — У тебя жирное молоко, Эйден, и ты так легко родила, что тебе суждено выносить еще несколько здоровых детей. Принимая во внимание твой возраст, это вообще кажется невероятным.

— Мне бы хотелось иметь много детей, — восторженно сказала Эйден. — Посмотри на меня, Скай! В первый раз в моей жизни я немного поправилась. Я смотрю на себя в зеркало, и мне кажется, я стала просто толстой! Я не могу этому поверить!

— Ты чувствуешь себя лучше, Эйден? Стало ли твое тело снова отвечать на ласки Конна?

Эйден нахмурилась и со вздохом покачала головой.

— Нет, Скай, я по-прежнему ничего не чувствую, и не понимаю почему. Я люблю Конна, и я была уверена, что после рождения ребенка мое тело будет откликаться на его ласки так, как было до того, как мой кузен похитил меня и продал в рабство, но, увы, ничего не изменилось! Я не знаю, в чем дело, но это очень огорчает меня. Это единственное, что омрачает наше счастье. Конн говорит, что со временем все будет хорошо, но сколько нам ждать, Скай?

— Не знаю, Эйден, но на Востоке я поняла, что человеческая душа — странная вещь. Кажется, что у нее есть тайная жизнь, совершенно независимая от того, что мы знаем и чувствуем. Вспомни, моя дорогая, как тебя берегли всю твою жизнь. Сначала тебя оберегали родители, потом королева и, наконец, Конн. И только тогда, когда ты столкнулась с Кевеном Фитцджеральдом, ты по-настоящему узнала, что такое зло. И год, который последовал за этим, вероятно, был страшным ударом для твоей несчастной души.

— Думаю, что ты права… — медленно согласилась Эйден. И, кончив кормить Валентину, передала ребенка няньке Венде. — Но как мне теперь вылечиться?

— Не знаю, — ответила Скай, — подумай об этом, Эйден. Что-то пугает тебя. Что же?

— Кевен Фитцджеральд, — быстро ответила Эйден. — Мне продолжает сниться, что он снова появляется, чтобы увезти меня. Я думаю, больше всего меня тревожит именно то, что я не знаю, где он. После того как он уехал из Испании, он исчез бесследно. Я продолжаю думать, что он может приехать в Англию. Глупо, правда? Англия — это единственное место, куда Кевен Фитцджеральд не посмеет сунуться из-за опасения быть арестованным, а я все равно не могу избавиться от ощущения, что он где-то близко и наблюдает за мной.

Она повернулась к недалекому холму, и, увидев ее через подзорную трубу, Кевен Фитцджеральд жестко улыбнулся и поменял положение затекшего тела.

Он наблюдал за Перрок-Ройял уже несколько дней, чтобы изучить порядок дня членов семьи и слуг. Он видел, как Конн выполнял свою работу хозяина поместья, и улыбался про себя. Он сделает именно то, о чем говорил своему дяде: украдет у Сен-Мишелей младенца и заставит его мать приехать в Ирландию. Конн, конечно, поедет вслед за женой, и ловушка захлопнется. Как только его соперник умрет, он продаст Перрок-Ройял и все земли, а полученные деньги использует для покупки земли в Ирландии. Его владения будут больше владений его дяди, и старик не сможет помешать ему. Скоро его сыновья, которых нарожает ему Эйден, его сыновья и его дочери задавят Фитцджеральдов из Балликойлла. И если кто-нибудь попытается ему помешать, он того убьет! Что касается отродья Конна О'Малли, ему совершенно безразлично, будет ребенок жить или умрет. Младенец нужен лишь для того, чтобы заманить в ловушку его мать, а потом…

Он уже приступил к выполнению своего плана и следил за домом. Он знал, когда Конна не было дома, когда Эйден сидела в саду, а что самое важное — когда нянька выносит ребенка на улицу и какой дорогой она идет. Он знал, что, придя на заросший клевером луг, неподалеку от леса, она постелет на землю одеяло и, положив на него ребенка, будет играть с ним на солнышке, пока тот не уснет, а потом начнет плести венок из маргариток. Кевен пришел к заключению, что девушка не очень умна, ее будет легко запугать и держать в железных рукавицах; нужно заставить ее поехать с ним и ухаживать за ребенком.