шестерни. Долбёжник, установив две шестерни одна на другую, продолбил зубья даже на час раньше обещанного.

И другой случай. Вышел из ремонта экскаватор, ремонт которого курировал с самого начала и до конца. Ночью в карьере он остановился — разлетелись тарельчатые клапана, изготовленные по моей технологической карте. Здесь шум утаить не удалось, он дошёл до управления Интауголь. Приехал на завод заместитель главного механика Березин, сменивший впоследствии Горяивчева (как не справившегося с работой).

— Кто делал? Из чего делал? По чьим чертежам?

Создали комиссию по установлению причины брака. Комиссия подняла всю справочную литературу. Срочно сделали микроанализ, показавший крупное зерно, что свидетельствовало о явном перегреве. Установили, что на закалочной печи врал прибор, показывающий температуру. Закалку вёл опытный термист-немец. Почему он очутился в лагерях, трудно себе даже представить, оставим это на совести следователей и судей.

* * *

Немецкий коммунист, эмигрировавший из Германии в СССР в связи с приходом к власти Гитлера. Работал долгое время в Коминтерне. В 1948-м году был арестован как шпион в пользу фашистской Германии.

Начальник кузнечного цеха Киссельгоф скандал вокруг неисправного прибора замял, но из зарплаты немца всё же вычел пятьдесят рублей, хотя прямым виновником был вольнонаёмный термист, в обязанности которого и входил уход за приборами. Не обошли наказанием и меня — строго предупредили. Своё наказание я воспринял как вполне заслуженное, так как не предусмотрел в технологической карте испытаний клапанов после термической обработки.

Нам часто приходилось оставаться в вечернюю смену для срочных работ, а сплошь и рядом — по своим личным делам: помыться в душевой, постирать комбинезон, бельишко, а то просто что-нибудь сделать для себя или для продажи — портсигар, мундштук, зажигалку, написать письмо или жалобу в Москву. А вот сегодня нас задержали на заводе для срочной работы по ликвидации аварии на одной из шахт.

Возвращались с работы вместе с вечерней сменой уже в первом часу ночи. Через коридор почему-то не пустили. Приказали всем построиться у вахты и повели в зону под усиленным конвоем и с собаками. Подвели к зоне, но внутрь почему-то не пускают. Отвели в сторону метров на сто от вахты и посадили на мокрую землю. Сразу же мелькнула мысль, что проволочный коридор не удержал кого-то от побега и, может быть, сейчас осматривают его и ведут ремонт нарушенной проволоки. С вышек прожектора ощупывают «тульский забор», а в зоне слышны крики, звон разбитых стёкол, выстрелы.

Просидели мы так свыше двух часов. Из зоны через вахту прошагали человек пятьдесят вооружённых солдат. Вслед за ними вывели человек полтораста заключённых.

Только в бараке мы узнали, что в лагере произошла большая драка между бандеровцами и литовцами. Окна осаждённых в бараке литовцев оказались выбитыми, печи сушилок разломаны. Осаждённые оборонялись кирпичами, досками и брусьями разобранных нар от ворвавшихся бандеровцев. В ход были пущены ножи-финки. Несколько человек с обеих сторон были убиты или ранены.

Это происшествие было, пожалуй, последним кульминационным актом «чёрной реакции», которая изо дня в день прогрессировала, начиная с 1951-го года.

Всех, принимавших участие в «побоище», разбросали по различным лагерным пунктам, завели, как водится, дело о нарушении лагерного режима. Но всё, в конечном счёте, к большому нашему удивлению, обошлось без процесса и без дополнительных сроков для участников.

Совершилось бы это годом раньше — очень многим инкриминировали бы лагерный бандитизм, со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до расстрела зачинщиков.

Ни у кого из нас не было сомнений, что основными инициаторами и вдохновителями этого были прежде всего работники «хитрого домика», так как льготы заключённым после смерти Сталина и намечающиеся мероприятия по соблюдению законов были не по душе любителям произвола и беззаконности. Спровоцировать бунт против лагерной администрации было трудно, да, пожалуй, просто невозможно, а вот разжечь национальные страсти было куда легче.

Во все времена истории нашей земли погромы, разжигание национальных страстей — было основным мероприятием правящей клики для отвлечения масс от борьбы с беззаконием.

Оперативники и режимники решили воспользоваться испытанными веками средствами, чтобы приостановить смягчение режима содержания заключённых, возвратить старое, а самое главное, доказать, что соблюдение законности преждевременно: вот, мол, к чему ведёт мягкотелость в отношении «врагов народа».

Вот потому и не было суда, поэтому и замяли дело: нужно было срочно замести следы. Создание процесса было чревато раскрытием истинных вдохновителей и организаторов произошедшего.

А новые веяния, пробивая сопротивление и противодействие, неуклонно прокладывали себе путь.

Только что, на днях, в воскресенье, перед столовой был созван митинг всех заключённых (за семнадцать лет моего пребывания в лагерях — второй раз. Первый был в 1945-м году, в день Победы в Улан-Удинской промышленной колонии).

На сколоченной ещё с ночи трибуне — всё начальство лагерного пункта: сам начальник лагеря, все начальники многочисленных отделов и служб, начальник режима — гроза заключённых. Его ненавидели заключённые, его боялись подчинённые, его презирали вольнонаёмные.

— Лагерь — не карательный орган, — начал он, — а исправительное учреждение. Каждый из вас честным трудом может завоевать себе право на жизнь в рядах честных людей нашей страны, может получить прощение нашей Родины. Правительство каждодневно проявляет о вас заботу. Вы уже получаете заработную плату, теперь вводя гея зачёты на уменьшение срока за перевыполнение норм выработки вне зависимости от статьи и размера преступления перед Родиной. Сейчас, буквально только что, получено указание СНЯТЬ НОМЕРА. Эту меру можно рассматривать как…

Многоголосое «ура!» прервало дальнейшую речь «оратора». Радуясь и не веря самим себе, люди срывают номера руками, зубами у себя и друг у друга. Земля расцветилась белыми пятнами разбросанных прямоугольников с чёрными цифрами.

Среди них и мой номер — Ш-469. Люди, так и недослушав начальника режима, расходятся возбуждённые, радостные.

А на лицах тех, кто на трибуне — вымученные улыбки. Неужели дошло до сознания, как низко они пали и как мерзостно выглядит то, что они делали вчера и позавчера? Вряд ли!

Каждый день приносил что-нибудь новое. Срочно радиофицировали все бараки. Сегодня приглашают на доклад о развитии Интинского комбината, а завтра — на доклад о международном положении на открытом партийном собрании. Послезавтра вывешиваются на красных полотнищах политические лозунги. А ещё через день разрешают подписку на советскую периодическую печать, разрешают получение книг из дома без всяких норм и ограничений. Допустили переписку с другими лагерями, правда, в счёт двенадцати писем в год, — но разрешили!

Инженерно-техническим работникам установили твёрдые оклады по занимаемой должности. В частности, нам, технологам, установили оклад в тысячу триста рублей в месяц. Из них вычиталась тысяча рублей на содержание каждого из