– Давно по чьим меркам, человеческим или драконьим?

– Вейриш тогда сделал меня женой, – подумав, ответила она.

– Значит, прошло не меньше тридцати лет… И как успехи? – с живым любопытством спросила Фергия, и Аю выразительно вздохнула. – Да, а в чем именно нужно разбираться?

– Право, не стоит беспокойства, – ответил я.

Мне вовсе не хотелось посвящать Фергию в эту историю. Я, признаюсь, и сам не хотел в нее лезть, что бы там ни придумал дядюшка.

– Как угодно, – неожиданно легко сдалась Фергия…

И я сразу же понял, почему.

– Аю скажет, – произнесла моя жена.

– Не надо!

– Аю скажет, – упрямо повторила она, и я осекся. Запрещать что-то ашшу себе дороже. – Родные Эйша гибнут. Друзья. Совсем незнакомые. Много. Никто не знает, почему. Войны нет. Люди их не убивали. Они не болели и были не старые. Дядя сказал, Эйш сможет понять, почему так. Но Эйш…

– Ничего не сделал, – перебил я. – Ладно… Чувствую, это неизбежно, вы обе от меня не отстанете, пока я не расскажу.

– Может, оставим это до завтра? – предложила Фергия. – Вы довольно бледно выглядите.

– Ничего, жить буду. Слушайте, что у нас стряслось… Аю, а ты поправляй меня, если я что-нибудь перепутаю!

– Аю поправит, – серьезно сказала она.

– В тот год мне пришлось побывать в дальних краях по невеселому поводу, – начал я. – Погибла одна из моих бабушек, то ли двоюродных, то ли троюродных, у нас и не разберешь уже… Вроде бы она умерла своей смертью, лет-то бабушке было порядочно. И все так думали…

Я вернулся мыслями в тот синий холодный вечер. Что-то не давало мне покоя, да и дядя смотрел как-то сумрачно, а когда завершилась церемония прощания и тело покойной растворилось в языках пламени, такого, что даже и пепла не осталось (а что осталось, разнес ветер, и это было привычно и правильно), отозвал меня в сторону.

– Скажи-ка, Вейриш, – негромко произнес он, – не кажется ли тебе странным это происшествие?

– Дядя, я не так часто и настолько тесно общался с Гирришьей, чтобы судить о состоянии ее здоровья, – осторожно ответил я. – В ее возрасте всякое возможно.

– Однако Иррашья все еще жива и, да продлят небеса ее годы, даст фору любой молодой соплеменнице, а она не на много лет, а во много раз старше покойной.

– Я слыхал, бывает, что с виду кто-то здоров, но в теле кроется некий изъян, который может дать знать о себе в любое мгновение. Кому-то везет, и он проживает долгую жизнь, а кто-то может умереть в юности. Наверно, Гирришью настигло нечто подобное, – предположил я. Недавно слышал об этом, вот и вспомнилось.

– Может быть, и так, – задумчиво произнес дядя. – Но, знаешь… Поди ближе, я не хочу, чтобы нас услышали.

Я повиновался.

– Это не первая внезапная смерть в небесах, – негромко сказал он. – За последние три года вот так погибли шестеро. Не из нашего рода, но ты ведь знаешь, слухи разносятся, такое не утаишь.

– А с вашими путешествиями услышишь и не такое, – кивнул я.

Дядя предпочитал странствовать в человеческом обличье. Чем-то ему нравились люди… и мне тоже. Может быть, поэтому он выделял меня среди остальных племянников.

– Слушай дальше, – сказал он. – Все погибшие – взрослые. Ни одного юнца, ни одного ребенка. Вернее, и такое случалось, но то был несчастный случай: подросток не рассчитал сил и разбился о скалы. Ты сам, помнится, едва не покалечился вот так.

Я пристыженно кивнул. Да, было дело…

– А вот остальные, – продолжил Гарреш, – все как один умирали в полете. На земле они оказывались уже бездыханными. Тому есть очевидцы: одной из покойных составлял компанию сын, и он видел, как это было, своими глазами. Он говорит, мать его словно ударилась о невидимую преграду, и крылья перестали слушаться ее. Она пыталась обогнуть препятствие, но ничего не вышло. Он не смог дозваться ее, а когда она упала, не сумел удержать – не хватило сил, лишь немного замедлил ее падение и не дал разбиться. Тщетно, она умерла еще в воздухе…

– Но ведь не эпидемия же это? – спросил я.

– Нет. Шесть случаев за три года… Наш – седьмой. А общего в этих смертях только одно. – Гарреш выдержал паузу. – Все погибшие таким образом – женщины. Подростка можно не брать в расчет, он разбился из-за чрезмерной лихости.

Я, признаюсь, оторопел. У нас очень мало женщин, особенно урожденных, и потеря шестерых всего за три года… Это должно было ударить по всем семействам!

Гарреш внимательно смотрел на меня, и мне стало не по себе под немигающим взглядом его темных глаз. Я проговорил со смешком:

– Дядя, не хотите же вы сказать, что какой-то род намерен захватить главенство, ослабив остальные? Но тогда выгоднее было бы избавляться от бойцов… Хотя без женщин род вымрет сам собой: обретенных не так уж много, и живут они слишком мало, чтобы успеть восполнить потери!

– Боюсь, все намного хуже, Вейриш, – ответил он. – Ты верно сказал, мы не успеем восполнить потери. Мы слишком медленно взрослеем, в отличие от людей, и у нас мало детей.

– Если лишить род женщин, он не будет прирастать, – медленно выговорил я. – Но дядя, вы же сказали, потери понесли несколько семей, и если устроил все это кто-то из своих, я не понимаю, какими соображениями он руководствовался… Или вы хотите сказать, что это проделывает кто-то извне? Но кому это могло понадобиться?

– Кому-то, кто не хочет, чтобы наши крылья застили ему небо, – ответил Гарреш. – Я не могу даже предположить, человек это или кто-то иной, но если и человек, то непростой.

– Вы имеете в виду – маг?

– Конечно. Только они живут достаточно долго, чтобы увидеть, чем закончится дело.

– Но последнего долгожителя, кажется, не так давно вывела из игры наша общая знакомая… – пробормотал я. – Дядя, а не пригласить ли нам специалиста? Раз уж мы знаем, кому можно доверять!

– Вейриш, если ты имеешь в виду госпожу Нарен, то, во‐первых, даже ей жизни не хватит, чтобы разобраться в хитросплетениях наших семейных связей, а во‐вторых… – Он помолчал. – Вряд ли ей расскажут что-то такое, что могут поведать своему. Она всего лишь человек.

– Ясно…

– Конечно, если что-то укажет на человеческий след в этом деле, ее помощь будет не лишней, но сперва нужно потрудиться самим, – добавил Гарреш. – Ты, помнится, хотел пойти по ее стопам, разве нет?

– Дядя, я слишком ленив для этого! – воскликнул я. – И чересчур молод, вы же сами постоянно твердите мне об этом!

– Вот именно. Тебя не воспринимают всерьез, а прикинувшись дурачком, можно многое выведать. У тебя это