– Так может, я тоже олти? – спросила Гаота.

– Нет, – покачала головой Деора.

– Нет, – сказал Ласай. – Пожалуй, я бы сказал, что тебя нет.

– Меня нет? – удивилась Гаота.

– Сказал бы, – повторил Ласай. – Если бы не стал свидетелем произошедшего с тобой. Пожалуй, завтра я не поверю себе сегодняшнему. Сочту это видением. Мороком. Знаешь почему? Потому что это невозможно.

– Что невозможно? – прошептала Гаота.

– Невозможно живому человеку раствориться вместе с одеждой и оружием, – прошептал в ответ Ласай. – Даже в бейнском лесу. Даже в упоении силой и могуществом, которым нет предела. Ты ведь не демон?

– Нет, – испугалась Гаота.

– Точно не демон, – улыбнулась Деора. – Четыре предела Стеблей почти два года назад ее неплохо прожарили. Если бы она была демоном, то вся бы изошла на угли. Ну или бы так и не вошла в пределы Приюта окаянных.

– Окаянных… – задумчиво повторил Ласай. – Какое дурацкое прозвание. Окаянных. Выходит, что подлых? Нет. Проклятых? Может быть. Но не более, чем прокляты все прочие, что ходят по земле Арданы. Кто дал это название?

– Я не могу сказать точно, – откликнулась Деора. – Но вроде бы по словам Брайдема так Стебли обозвал нынешний Ата Храма Нэйфа.

– Тогда уж приют обреченных, – пробормотал Ласай. – Или гнездо обреченных. Но обреченных не в том смысле, что приговоренных к незавидной участи. А обреченных к участию в битве.

– К участию в битве? – переспросил, прокашливаясь, Брок. – В какой еще битве?

– В битве, в которой вы уже стоите в боевых порядках, – мрачно проговорил Ласай. – В битве с теми, кто желает вашей смерти. Заодно с гибелью всей этой земли. Или ты против?

– А у меня есть выбор? – спросил Брок.

– Есть, – кивнул Ласай. – Ведь у того перевертыша, у Магада, который притворился Гигой, тоже был выбор. Выбор, кому служить. Или, точнее, чему служить. Но такой выбор не бывает простым. Это как на развилке. Думаешь, что выбираешь дорогу, а выбираешь целую жизнь. Иногда бесповоротно. Но сейчас не об этом. Сейчас о Гаоте.

Ласай помолчал, поймал взгляд Деоры, кивнул ей и продолжил.

– У маола, да и у всех имни есть высшая степень мудрости и силы, до которой, Гаота, тебе еще далеко. Тех, кто достиг этой мудрости называют фирами. У людей, Гаота, тоже есть похожая степень. Тех, кто до нее добрался, называют эсала. И до них тебе тоже очень далеко. И тех, и других в Ардане не больше, чем пальцев у меня на руках. А среди черных колдунов, при всей их мощи, подобных вовсе нет. И знаешь, в чем казус?

– В чем? – хрипло спросила Гаота.

– Фир или эсала должен обладать умением обращаться в сущее, – проговорил Ласай. – И не только в Бейнском лесу, а в любом месте. В любое время. В любом состоянии. Ну, вроде как Йора. Только не в рой ночной мошкары или что-то похожее, а в сущее. В саму ткань бытия. То, что сделала ты.

– Я не нарочно, – сглотнула Гаота. – Это случайно получилось.

Йора и Дина, что сидели рядом с Гаотой, захихикали.

– Это еще не все, – продолжил Ласай. – После такого обращения мудрецы, о которых я говорил, как бы становятся не вполне живыми. То есть, своей частью они как бы остаются за пределами мира. К тому же некоторые из них не возвращаются, поскольку это непросто. И это не уход в сумрак или что-то похожее. Это перерождение. Ты ведь на самом деле исчезла. И вновь создала себя. С помощью леса и чего-то такого, что есть у тебя внутри.

– Я не знаю, – призналась Гаота.

– На тебя охотились черные колдуны? – спросил Ласай.

– Один из них, – кивнула Гаота. – Или двое. Они послали за мной стаю имни. Волков. Некоторые из них были класти. После того, как я исцелила одного из колдунов. Вытащила его из-за смертного полога.

– Ясно, – кивнул Ласай. – Так вот, что я должен заметить прежде, чем предупредить всех присутствующих, даже Гигу…

– Начинается, – пробурчал Гига.

– Что обо всем произошедшем здесь нужно держать язык за зубами, – продолжил Ласай. – Когда фир или эсала обращается в сущее, его одежда и оружие или, к примеру, его посох, остается на месте. А вот ты развоплотилась так, как была. Вместе с мечом и одеждой. И я не нахожу этому объяснения.

– Потому что я не эсала, и не фир, – вздохнула Гаота. – Это же просто. Я не знала, как надо. И сделала это с мечом. И с одеждой. Да и прохладно ночью. Я же не ведьма.

– Это точно, – хмыкнула Дина.

– И я не уверена, что смогу это повторить, – прошептала Гаота. – Это было как… случайность. Непостижимая случайность.

– Или постижимая неслучайность, – заметила Деора.

– Ну ладно, – улыбнулся Ласай. – Сейчас перекусим и продолжим путь. У нас еще много дел. Но с сегодняшнего утра вы будете идти уже по другому лесу. По лесу, который вас принял. Есть какие-то вопросы?

– А у нас в Стеблях есть эсала или фиры? – спросил Брок.

– Деора? – посмотрел на наставницу Ласай.

– Может быть и есть, – улыбнулась она. – Но у эсала и фиров есть одно важное свойство. Они не склонны к возвеличиванию собственной мудрости. Пока не придет время узнать это, мы не узнаем.

* * *

Лес и в самом деле изменился. Все последующие дни, в которые небольшой отряд пробирался дебрями Бейнского леса по укромным звериным или еще каким тропам, Гаоте казалось, что она очутилась совсем в другом лесу. Не в том, который вставал молчаливой зеленой стеной за угольными поселками Амхайна. Не в том, на окраине которого фальшивый Гига ломал ветку. Не в том, над которым она взмывала, рассматривая древние башни и идущих на север врагов. Нет. Этот лес был другим. Он звенел птичьими трелями и журчанием светлых ручьев. Искрился солнечными лучами, особенно ранним утром, когда каждая капля росы – на листьях, на паутине, на траве, на ветвях становилась сама крохотной частицей солнца. Обнимал свежестью и укутывал дивными ароматами. Поражал зеленью травы и нежностью цветов. Щедро угощал ягодой и грибами. А когда через тропу перескакивала стая пятнистых косуль или в зарослях похрюкивала свинья с выводком поросят, не позволял схватиться за лук или нож, чтобы устроить себе ужин из свежего мяса.

– Доверие Бейнского леса трудно получить, но легко потерять, – повторял Ласай, а Гига, который без всякого сомнения все-таки являлся неисправимым болтуном, болтал что-то чуть слышно о том, что он уже терял его пару раз и никому не пожелает, потому как может и прорастал жгучей травой только из-за того, что напоминал ему лес об обманутом доверии. И о том, что сразу он почувствовал слежку за собой, а в последний день так и вовсе бегом спасался, даже улей один убрать не успел, только сковырнул оба с места, а потом уж прыгал через плетни и заборы. И о том, что нет ему дороги обратно в тот дом, да и не больно-то и хотелось, все одно это дом приятеля, что погиб в шахте под угольным обвалом, пусть будет светла его память.