откуда очаровательный вид на всю долину. День клонился к вечеру, и зарево заката догорало на горизонте. Мы сидели молча, любуясь расстилавшейся перед нами картиной и думая каждый свою думу. Вдруг Валя машинально взял мою руку в свою и, не глядя на меня, задумчиво произнес: «Почему в жизни устроено так, что человек никогда не встречает то, что ему нужно... Взять хотя бы меня. Отчего насмешница судьба в свое время не поставила на моем пути такую девушку, как вы? Вы никогда не будете Марфой, «пекущейся о мнозем»... Всякий раз, когда я вспоминаю этот, полный столь глубокого смысла, евангельский рассказ, перед моим мысленным взором ярко встает вся картина... Как живую вижу я эту хлопотунью Марфу; немного располневшая, потная, озабоченная, с морщинами заботы на лбу и выражением сварливости на обрюзгшем, преждевременно постаревшем лице, она мечется от печки к столу, вся полна одной заботы, чтобы трапеза, на которую она истратила столько провизии, вышла бы вкусной, чтобы все оценили ее искусство и отдали дань уважения как прекрасной хозяйке, умеющей и дешево купить, и хорошо сготовить. За этими суетливыми хлопотами она не слушает слов Великого Учителя... да и что «слова». Слова словами и останутся, и сколько бы прекрасных слов ни было сказано, а придет час, и желудок потянет к столу, и вот тут-то и понадобится все искусство Марфы. Пусть-ка самый красноречивый человек сжарит так курчонка, как сжарила она... Посмотрим... и всюду-то она должна поспеть одна... Мария, как пришел Учитель, опустилась у его ног и слушает, не отрывая глаз... Ей дела нет, что старшая сестра с ног сбилась, не успела с утра присесть ни разу, куска не проглотила... и, едва сдерживая негодование, она обращается к Учителю с упреком и жалобой на сестру: «Господи! или тебе нужды нет, что сестра м.оя одну меня оставляет служить. Скажи ей, чтобы помогла мне».

В ответ на эту жалобу Учитель, примолкнув, устремляет свой благостный взор на склоненную у его ног прекрасную Марию и с минуту смотрит на ее одухотворенное лицо, в ее широко раскрытые глаза, полные внутреннего священного огня, на ее полуоткрытые губы, которыми она, казалось, ловила его дыхание, исходившее из уст вместе со словами... Она ничего не видит вокруг себя, земные заботы далеко улетели и не тревожат ее души, она вся превратилась в слух и жадно на лету ловит великие изречения великой неземной мудрости... и разве мелочной, низменной Марфе, пропитанной запахами очага, понять — почему ее сестра так взволнована, какие чистые, волшебно-прекрасные грезы туманят ее голову... По понятию Марфы, ее сестра просто ленится и предпочитает сидеть и слушать, чем помогать ей в ее хлопотах об угощении Дорогого Гостя...

Снисходительная улыбка чуть-чуть пробегает по прекрасным устам Учителя, и ответ его звучит предостерегающей благостной иронией.

— Марфа, Марфа, ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно, Мария же избрала благую часть, которая не отнимется от нее.

— Мне это место Евангелия,— продолжал Валя,—так нравится, так отвечает моим мыслям, что я изучил его наизусть. Как бы наша жизнь была светлее и красочнее, богаче красивыми переживаниями, если бы среди женщин преобладал тип Марии, но, как ни странно, тип Марфы гораздо распространеннее и господствует над жизнью».

Признаться, я не совсем поняла, что хотел сказать он всем этим, но в тайне души невольно сочувствовала ему... Пусть его искания несколько странны, загадочны, химерны, пусть он сам не вполне ясно дает себе отчет в этих исканиях и смутно рисует себе свой же идеал, но он достоин сочувствия уже за одно то, что «ищет» и «страдает» от невозможности «найти». Много ли среди людей таких ищущих... Если и ищут, то лишь реальные, личные выгоды, а не туманные, отвлеченные образы.

Боюсь, я слишком неясно передала тебе все так, как мне хотелось, но иначе я не умею. Не взыщи. Однако против ожидания письмо вышло порядком длинное, а потому его надо кончать. Заочно целую тебя в обе твои розовые щечки и остаюсь твоя верная подруга Лиза.

20-го мая 1915 г.

Милый Миша.

Я умираю. Мне трудно диктовать, а потому буду краток. Жену прошу меня простить за все выстраданное через меня... Женичку целую. Он мал и скоро забудет меня... Прощай, дорогой друг, милый Мефистофель, твой Валя.

Р. S. Хотя и поздно и на короткое время, а я все-таки встретил на своем пути ту, о которой всегда грезил... Прекрасную Марию...

22-го мая 1915 г.

Милостивый государь

Михаил Сергеевич.

Пишу Вам по поручению Вашего друга, штабс-ротмистра Образцова, скончавшегося у нас в госпитале от ран с 20-го на 21-е мая ночью. Прилагаю написанную мною под его диктовку записку... Он диктовал ее почти в полубреду... Подробности его поранения я не знаю. С ним к нам привезен вахмистр его эскадрона, легко раненный в грудь. От него я могла узнать только, что Ваш друг был изранен, защищая своего товарища, вольноопределяющегося Сашу Катенина. При отступлении от К. их эскадрон был окружен пехотой и пробивался сквозь густые цепи, куда мог. Ваш друг с несколькими драгунами уже успел было выскочить из охватившего его кольца неприятельских солдат, но в эту минуту он увидал недалеко от себя Сашу Катенина, отбивавшегося от двух пехотинцев. Образцов повернул коня и бросился на выручку, но было уже поздно. На его глазах Саша Катенин был поднят на штыки и мертвый сброшен с лошади на землю... В это время сам Образцов был окружен и несколько человек выстрелило в него в упор... Кто его вырвал из свалки и как довезли до своих — он не помнит... До прибытия в госпиталь он находился в беспамятстве и только в госпитале ненадолго пришел в себя. Продиктовав мне записку, он снова впал в беспамятство... Перед смертью он все повторял: «Мария, Мария, где ты, не покидай меня... я нашел тебя, я нашел тебя...»

Это были его последние слова.

С уважением остаюсь

Сестра Г. общины Красного Креста

Анна Воробьева.

Федор Иванович Тютчев

(Материалы к его биографии)

Федор Иванович Тютчев скончался 15-го июля 1873 года, когда мне было тринадцать лет. Хотя последние два с половиной года я виделся с ним не более двух раз, но тем не менее в памяти моей его образ запечатлелся очень живо. Как теперь вижу перед собой его невысокую, тщедушную фигуру, с слегка приподнятыми плечами, его бледное, гладко выбритое, худощавое лицо, с огромным обнаженным