Сибирские рубли стали свободно ходить среди населения. Никто, конечно, не ожидал, что они принесут пятипроцентный доход. В России привыкли, что пишется одно, а делается другое. Однако сразу же начались трудности.

Сибирские деньги изготавливались на бывшей частной фабрике, перешедшей в казну и теперь называвшейся Экспедицией заготовления государственных бумаг.[1090] Печатавшая прежде афиши и этикетки, она, конечно, не могла быстро обеспечить денежной массой огромное пространство от Урала до Тихого океана. Среди рабочих кое-где начались волнения из-за невыплаты заработной платы. Особенно остро ощущалась нехватка мелких разменных денег. На фронт иногда привозили жалованье в таких крупных купюрах, что его невозможно было раздать.[1091]

В феврале 1919 года Колчак, вернувшись с фронта, выступил перед Государственным экономическим совещанием. Он сообщил его членам, что солдаты при 25-градусном морозе целыми днями сидят в окопах, плохо одетые и обутые. Он напомнил, что только эта тонкая цепочка замерзающих людей отделяет всех здесь живущих от большевиков.

Речь Адмирала, как говорят, произвела жуткое впечатление на собравшихся. Воспользовавшись этим, председатель совещания Федосьев, слегка фрондировавший против правительства, выступил с нападками на Михайлова. Упомянув о случаях недовольства рабочих и солдат в связи с невыплатой денег, он заявил, что в случае трагических последствий виноват будет министр финансов – его руки окажутся в крови. Михайлов хладнокровно отвечал, что его руки не в крови, а в типографской краске. Он с утра до вечера сидит в типографии, а когда он в своём кабинете, то больше всего занимается рассылкой наличности по регионам.[1092]

Только к марту сибирскими «обязательствами», то есть крупными купюрами, были обеспечены все отделения Государственного банка. Кризис же с мелкими купюрами, несколько притупившись, затянулся надолго и полностью отпал только к осени, когда быстро растущая инфляция крупные купюры превратила в мелкие.

Другая проблема состояла в том, что новые деньги, напечатанные самым нехитрым способом, на простой бумаге и без водяных знаков, сразу же ввели во искушение многих людей. Особую предприимчивость обнаружили китайцы и японцы. Первые работали настолько артистично, что их продукция ничем не отличалась от настоящих денег. Японцы же поставили это дело на промышленную основу. В Японии полиция однажды накрыла одну из таких фабрик. Суд над её владельцами затянулся до конца омского режима. В первой инстанции они были приговорены к каторге, но кассационная инстанция оправдала фальшивомонетчиков на том основании, что Омское правительство не было признано Японией. В целом же сумма фальшивых купюр достигала сотен миллионов рублей, и Министерство финансов вынуждено было рекомендовать своим отделениям не принимать только очевидные подделки.[1093]

Неожиданные проблемы возникли на Дальнем Востоке и КВЖД. Владивостокское отделение Русско-Азиатского банка получило распоряжение от своей дирекции в Шанхае не признавать сибирские «обязательства» в качестве денег. Вслед за этим и правление КВЖД, фактически находившееся в руках этого банка, объявило об отказе принимать эти деньги в оплату за свои услуги. Трудно понять, что заставило руководителей этих двух мощных корпораций нанести удар в спину дружественному режиму. Может, сыграла роль скрытая неприязнь к Колчаку или Михайлову. Однако их примеру последовали все иностранные банки, открывшие свои отделения во Владивостоке якобы для обслуживания своих экспедиционных войск, а в действительности работавшие не только с войсками.

Самым несговорчивым оказался английский Гонконг-Шанхайский банк. Его представители цитировали злополучную надпись на купюре (всего один год действия), ссылались на Русско-Азиатский банк и разводили руками. Попытки подействовать через Нокса успеха не имели. Закрыть Владивостокское отделение банка – означало испортить отношения с Англией, самой верной своей союзницей. Чтобы заполучить иностранную валюту, приходилось с большими потерями обменивать сибирские деньги на «романовские», «керенские» или «керенки».[1094]

Самой крупной статьёй доходов Омского правительства была винная монополия (246 миллионов рублей за первую половину 1919 года). Адмирал сначала был против подобной меры пополнения казны,[1095] но потом примирился. 244 миллиона рублей дали в казну железные дороги. Далее, сильно отставая, шли доходы от таможенных и акцизных сборов, а также прямые налоги (45 миллионов рублей). Последние, в общем-то небольшие, собирались с трудом. Было замечено ускользание от подоходного налога крестьянства (самого многочисленного слоя населения) и спекулянтов (самого состоятельного). Разбаловавшийся за годы революции сибирский мужик при слове «подати» хватался за дробовик, у спекулянтов же было другое оружие – взятка. Ни тот слой, ни другой так и не стали опорой омского режима.

В целом же доходы Омского правительства за первые шесть месяцев 1919 года составили около 843 миллионов рублей. Расходы же превышали доходы примерно в семь раз. Львиную долю всех расходов поглощала армия, включая и Чехословацкий корпус.[1096] За счёт чего же погашалась разница между доходами и расходами? Конечно же за счёт того, чем усиленно занимался Михайлов, не боясь запачкать свои руки, – за счёт типографского станка. Этот метод добывания огромных средств впоследствии привёл омский режим к финансовому краху. Но на первых порах он оказался довольно действенным. В условиях стабилизации внутреннего положения стала возрождаться экономическая жизнь. Заработали фабрики и заводы, возобновилась торговля, открылись банки.[1097]

* * *

Николай II и его семья были расстреляны чекистами в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Следующей ночью под Алапаевском были убиты ещё пятеро членов императорского дома. Месяцем ранее близ Мотовилихи, под Пермью, был застрелен брат царя, великий князь Михаил Александрович. Большевики сообщили только о расстреле царя. Мало кто читал это сообщение, многие не поверили, а потому в народе и обществе ходили самые разнообразные слухи.

Следствие об убийстве царской семьи было начато екатеринбургскими судебными властями через несколько дней после изгнания большевиков, но первое время велось неудовлетворительно. Колчак, желавший внести ясность в этот вопрос, в январе 1919 года поручил генералу М. К. Дитерихсу, временно оказавшемуся не у дел, ознакомиться с ходом следствия и забрать все его материалы. Дитерихс, чей монархизм был известен, понял это поручение в том смысле, что ему отныне вверено общее руководство следствием. Хотя он не был профессиональным следователем и не имел соответствующей подготовки.