Что такое?.. На бумаге из моего блокнота и правда было что-то вроде фотоснимков. Мутноватые, из мелких точек, будто третьесортные газетные оттиски, но все же… Да, можно различить меня и Жору на корточках у ящика. А вот буксир с неразборчивыми буквами на кожухе гребного колеса. И нечто похожее на заречную панораму…

— Как это ты ухитрился?

— Я же говорил, что умею! А вот это… смотри!

На четвертом снимке полагалось быть Ерошке. Он и был. Не очень похожий, но все же узнаваемый — по оттопыренным ушам, тонкой шее и кенгуренке в белом круге на груди. Но… он был не один! Рядом торчала еще одна ребячья голова. С длинными, ниже ушей волосами.

— А это кто?

— Как «кто»! Конечно, Еська!

— Откуда она взялась? И когда ты успел снять?

— Да не взялась еще! И ничего я не успел! Просто это значит, что пора звонить! — Ерошка потянулся к телефонной рухляди.

В голове у меня была каша-неразбериха. Я тупо сказал:

— Диск отлетел, он в щели на полу.

— Достанем! — Ерошка повел над полом ладонью, и диск сам (так мне увиделось) выскочил из щели, будто к магниту.

Да, Ерошка не был подвержен телефонным кошмарам. Провода соединил в один миг, нужный номер набрал в две секунды. И…

— Еська!.. Ты — Еська? А это я!.. Ну, так давай же скорее, сколько можно ждать!

Он с размаха надел трубку на крюк. Оглянулся на меня — глаза были блестящие, радостные.

— А чего же ты раньше-то ей не звонил? — сказал я. — Ходил, расспрашивал…

Сияние в глазах у него поубавилось.

— Потому что номера не знал.

— А теперь как узнал?

— Ну… догадался посмотреть…

— Где посмотреть?

— Ну… — он слегка надул губы. Видимо, не хотел говорить почему-то, но и упрямиться не решался. — На бумажке.

— На какой бумажке? — продолжал глупо приставать я.

— Из твоего блокнота. Не помнишь, что ли…

— Да я же дал тебе чистые листки!

— Это для фоток чистые. А утром, с подписью-то…

— И он был чистый!

— А вот и нет!

— А вот и да! Не пудри мне мозги!

В самом деле, что за чушь! Откуда в моей записной книжке номер телефона какой-то незнакомой Еськи?

Ерошка, сжав губы, зашарил в трикотажных складках, протянул мне листок. Я замигал. Это… это был листок не из блокнота, а из старого немецкого календаря. Из того самого. С числом 14, с готическими буквами, с оттиснутым тонким рисунком-шхуной. На краю и правда был мой размашистый автограф. Однако…

— А где телефон-то? — глупо спросил я.

— Посмотри на просвет.

Я пожал плечами и посмотрел.

На бумаге, как и раньше, проступал разлапистый якорь с канатом. И буквы под ним. Только не «Bremerhaven», а «Malogda». А пониже — цифры: 002234.

Я чувствовал себя полным идиотом. Ерошка сопел — кажется, слегка злорадно. Потом недовольным шепотом объяснил:

— Пришлось только двойку спереди добавить… Каша в моей голове замесилась круче.

— А… — хотел я начать новые идиотские вопросы.

— Ну-ка, прекрати, — неслышно и строго сказал мне Травяной Заяц. Не из ближнего угла, а через большущее пространство. — Хочешь все поломать? Я хлопнул губами. Подумал и спросил обыкновенным тоном:

— А когда эта твоя Еська появится? Ерошка весело подпрыгнул.

— Наверно, уже появилась! Идем!

Еська и правда была уже здесь. Когда мы вышли из будки, она стояла в трех шагах от двери. Смотрела, нетерпеливо сжав опущенные кулачки. Девочка ростом с Ерошку и, видимо, ровесница.

Была она в куцей вельветовой юбочке, в желтой футболке с надписью «Велоспорт», в старых сандалетках на босу ногу. Тонконогая, с коленками, похожими на крупные картофелины, с жидкими волосами того же цвета, что у Ерошки, с глазастым треугольным лицом и большим редкозубым ртом. Да, не красавица… Хотя… Если такие девочки улыбаются, то могут делаться славными. Кажется, у Заболоцкого есть на этот счет стихотворение…

Впрочем, такие мысли появились позже. А сейчас я растерянно «лупал» глазами. Потому что Ерошка подскочил к Еське, и они с маху обнялись. Изо всех сил. И стояли так с полминуты.

Ну и ну! Конечно, еще совсем пацанята и, кажется, давние друзья, но… все-таки неловко как-то, когда мальчик и девочка тискают друг дружку в объятиях, не стесняясь посторонних.

Ерошка наконец оглянулся на меня со счастливым лицом.

— Дядя Слава, это Еська!

— Вижу, — отозвался я небрежно, чтобы скрыть досаду и опаску. — А как у Еськи полное имя? Если не секрет…

— Полное — Елена, — охотно отозвалась она. — Мы с ним оба на «Е».

Ерошка теперь держал ее за кисти рук.

— Есть хочешь?.. Дядя Жора, скажите дяде Юре, чтобы не ел всю кашу!

Жора, который с чайником в руках наблюдал от печки за всем происходящим, тут же отдал команду:

— Танкист, ну-ка тормози! И так толстый.

Юрка Савёлов, который работал ложкой над ящиком, нехотя оставил котелок.

— А чего… Тут еще на целую команду.

— Не, я не голодная… — Еська вдруг сморщила переносицу и провела пальцем по Ерошкиному лицу, от лба до подбородка. — До чего замурзанный! Небось не умывался с мая месяца. Буду сейчас приводить тебя в человеческий вид.

— О-о! — весело взвыл Ерошка.

— Марш купаться! — И она оглянулась на меня: — Можно? — Видимо, почуяла, что я сейчас над Ерошкой кто-то вроде начальника.

— Да вода-то… Сбросы же в ней, химикаты всякие! Жора, скажи!

— Пускай купаются, — рассудил Жора. — Нынешнее население ко всему привычное. И пляж функционирует…

— Ура! — Ерошка мигом сбросил просторное одеяние, остался в заштопанных пестрых плавках. А Еська — в полосатом желто-зеленом купальничке (той же расцветки, что Травяной Заяц). Даже не в купальничке, а в трусиках и узкой полоске поперек плоской тощенькой груди, с тесемками на плечах. Оба худые, с похожими на коричневые палки руками-ногами. Еська схватила Ерошку за руку, потянула к воде. Он дурашливо поупирался, потом оба с разбега плюхнулись в желтоватую воду.

— Жора, там не опасно?

— Нормально. Не глубоко, и дно песчаное…

В воде — брызги, визги, плеск и тарарам. Потом они вразмашку сплавали метров на пять от берега и обратно. И снова «водный аттракцион» с воплями и кувырканием.

Еська выскочила из воды.

— Дядя Жора, мыло у вас есть?

Жора принес крупный коричневый кусок. Еська с ним опять ускакала в воду.