Отъезд Чайковского, по словам генерала Марушевского, «обезличивал правительство»: «Чайковский олицетворял левую половину правительства, а еще вернее – его центр… Никто из его членов не пользовался достаточным весом, чтобы дать этому правительству авторитет… После его отъезда образовалось пустое место, правительство обесцветилось, разумная политическая борьба ослабла, и лишь левые заработали в подполье…» (5).

Что касается положения на Северном фронте, то в 1918 г. основную боевую нагрузку несли здесь союзные силы. Планировались операции в направлении Котлас – Вятка, а в перспективе ожидалось соединение с частями Чехословацкого корпуса по линии Архангельск – Вологда – Екатеринбург. Однако бои, продолжавшиеся весь август, не принесли ожидаемых результатов, и французский экспедиционный батальон смог занять лишь станцию Обозерскую. До Вологды оставалось еще 500 км, а «чехи» идти на соединение с союзниками не торопились. Другой сводный отряд продвигался вверх по Северной Двине.

В стратегическом отношении именно Северный фронт представлялся основным в течение лета – осени 1918 г. Планировалось создание единого фронта по линии Северной железной дороги от Архангельска, через Вологду и Ярославль на Москву. Это предполагалось осуществить в случае успеха Ярославского восстания в июле 1918 г., незадолго до высадки союзного десанта в Архангельске (6). Однако поддержка этого восстания Антантой не состоялась. По словам организатора Ярославского восстания Б. В. Савинкова, восставшие «остались висеть в воздухе… Восстание утратило смысл» (7).

Осенью антибольшевистское движение в северных губерниях усилилось. Партизанские отряды стали формироваться в долине рек Пинеги, Мезени, Печоры. Начавшаяся мобилизация позволила сформировать несколько кадровых полков. В сентябре 1918 года в Архангельск прибыли новые контингенты союзников, их численность выросла до 15 тысяч человек. В результате упорных боев союзные войска смогли продвинуться на 90 километров, захватив 17 сентября г. Шенкурск – крайний пункт в продвижении антибольшевистских сил на фронте. Шенкурские партизаны вошли в состав русских войск. Закончились короткие северное лето и осень, началась суровая зима, и военные действия остановились. Фронт стабилизировался.

Как отмечал в своем письме Городецкому начальник штаба войск Северной области полковник В. А. Жилинский, «наши победы при союзниках не шли далее того, чего они (союзники) хотели». Увы, нередки были случаи, когда «попытки русского командования идти вперед к победе наталкивались на противодействие английского Главнокомандующего и… сопровождались угрозами прекратить снабжение, если русские войска продвинутся вперед…». Тем не менее до середины лета 1919 г. союзники все же оставались реальной силой, «державшей фронт» против Красной армии.

Большое значение союзнической помощи – военной, продовольственной, в снабжении боеприпасами – было первой особенностью, отличавшей белый Север от других регионов. По оценке адъютанта генерала Марушевского капитана князя С. Гагарина, «Северный фронт с первых дней своего существования имел непосредственную связь и полную свободу сношений не только с союзными правительствами, но и с русскими патриотами, находившимися за рубежом» (8).

В отличие от Сибири и особенно от белого Юга, переживавших неоднократную «смену властей», на Севере существовала достаточно стабильная система управления, почти не менявшаяся с 1917 г. Только в южных уездах Архангельской губернии происходили серьезные военные действия, а на остальной территории, после формальной ликвидации структур советской власти, продолжали действовать органы местного самоуправления, суды, пограничные, таможенные службы.

Север отличал и заметный, по сравнению с другими белыми правительствами, демократизм власти. Демократические симпатии здесь имели не только историческую основу (отсутствие крепостного права, сильные общинные традиции), но и поддерживались деятельностью правительства, стремившегося в 1918–1919 гг. к компромиссу между различными общественно-политическими силами, к сотрудничеству с местным самоуправлением. В какой-то степени сдерживало политические страсти присутствие союзников. И на протяжении последующего периода, в 1919–1920 гг., власть, построенная исключительно на принципе жесткой военной диктатуры, единоличного правления, на Севере не прижилась, даже несмотря на правовые возможности ее осуществления при трудностях военного положения в Области. «… Только полноправные представители народа могут восстановить разрушенную государственность и попранную большевиками идею народоправства. Только в осуществлении народовластия можно видеть спасение и возрождение

Родины», – говорилось в воззвании, опубликованном ВПСО по поводу годовщины созыва Учредительного Собрания. Даже в таком сугубо военном деле, как производство мобилизации в прифронтовой полосе, авторитет земско-городского самоуправления сохранялся. Так, 15 февраля 1919 г. на собрании Онежской земской управы, городской думы и представителей волостных земств было принято решение «просить передать Временному Правительству, что избранные народом земские и городские гласные, как и все население уезда, приветствуют объявленную мобилизацию и готовы все силы положить на воссоздание русской армии» (9).

Один из политиков белого Севера, эсер Б. Ф. Соколов, справедливо подметил недостаточную для осуществления диктатуры политическую подготовку белого генералитета (хотя и относил эту характеристику ко всем военным): «История российских военных диктатур показывает, что те, кто ставил на нее ставку, были глубоко неправы… пример большевиков показал, что русский генерал хорош тогда, когда его роль ограничивается исполнением. Они могут быть только, но не более чем правая рука диктатора, – последним может быть отнюдь только не российский генерал» (10). Генерал Миллер, несмотря на полномочия, полученные от Колчака, постоянно взаимодействовал с ВПСО по всем политическим вопросам. П.Ю. Зубов, один из ближайших помощников Чайковского, ставший фактическим главой правительства, также поддерживал идею «среднего курса». Возможно, это стало одной из причин относительной политической стабильности ВПСО на протяжении всего 1919 г., вплоть до общего военно-политического кризиса Северной области в начале 1920 г.

* * *

1. Подробнее см.: Голдин В. И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере. 1918–1920. М., 1993; ГА РФ. Ф. 5867. Он. 1. Д. 4. Лл. 27 об. – 30; Д. 15. Лл. 21–23.

2. ГА РФ. Ф. 5867. Он. 1. Д. 10. Лл. 4–4 об.; Д. 15. Лл. 13–13 об., 26–29 об.; 162–164.

3. ГА РФ. Ф. 16. Он. 1. Д. 4. Л. 25.

4. ГА РФ. Ф. 5805. Он. 1. Д. 492. Л. 1; Ф. 5867. Он. 1. Д. 10. Л. 7; Д. 15. Лл. 5–5 об.

5. Марушевский В. В. Год на Севере // Белое дело. Летопись белой борьбы, т. II. Берлин, 1927, с. 27; ГА РФ. Ф. 5867. Он. 1. Д. 4. Лл. 59–59 об.

6. Быков А., Панов Л. Указ, соч., с. 164–168.

7. Савинков Б. В. Борьба с большевиками. Варшава, 1920, с. 32–36; Исповедь Савинкова: судебный процесс Бориса Савинкова. Берлин, 1924, с. 49–51.

8. Вестник Временного Правительства Северной Области. Архангельск, № 11 (21), 17 января 1919 г.; ГА РФ. Ф. 5867. Оп. 1. Д. 4. Лл. 7 об.; 9, 21 об.