— Видите? Несколько лет назад осушили болота под Щучьим Посадом, и вот… То же получится и у нас. Поднятая снарядами пыль пойдет на город, не спасут никакие новейшие фильтры. А в бывших Плавнях не останется ничего живого!

— Да там и нет ничего живого! — взвинтился дядя из «НИИТЕРРОРа». — Кроме головастиков и комаров! Извините, но ваши Плавни — это рассадник малярии, только и всего!

— Сами вы!.. — взметнулся над скамейкой Соломинка. — То есть… я хотел сказать, что у нас не бывает никакой заразы! Даже ни одного клеща никто не видел! А в болотах кого только нет! Чуки и шкыдлы! Птицы, какие нигде больше не встречаются! Кнамы, квамы, книмы!..

— Мальчик, мы не можем принимать всерьез местные сказки, — сказал дядя с помазком уже нетерпеливо.

— Сказки?! — Соломинка полез под рубашку и вытащил крупного, с большую морковку, травяного кнама. Поставил на ладонь. Оператор тут же ухватил его крупным планом. Передача была прямая, не съемка на пленку, поэтому кнама увидели на экранах все. Он держался уверенно. Снял сплетенный из паутины колпачок, поклонился, вынул крохотную свирель и заиграл.

— Это… это просто заводная игрушка! — нашел ответ представить оружейного НИИ.

— Сам ты заводная игрушка! — возмутился кнам. Но микрофоны почти не уловили его дрожащий голосок.

— А говорящий ёжик тоже игрушка?! — ломким от возмущения голосом крикнул Генка Репьёв. И посадил Ёжика на колени. Тот негромко но различимо сообщил:

— Не нравится мне этот разговор…

— Ну и что? Ёжик! У меня в детстве был говорящий скворец! Я же не лез из-за этого во взрослые дискуссии! — Ученый дядя сердито задергал помазок. — Я думал, здесь будет серьезный разговор! Я полагал, всем понятна роль развития оружейных технологий в современной цивилизации. Без оружия, к сожалению, мир обойтись пока не может. И, значит, мы не должны отставать! Да! Мне кажется, это такая истина, про которую говорят: понятна и ежу!

— Не-а, мне непонятна, — сказал Ёжик.

— За что кровь проливали? — вдруг раздался сиплый голос. И в кадре возник толстощекий, сизый от старательного бритья мужчина. Это был член союза «Наши силы», отставной прапорщик и ветеран Капитон Климентьевич Калашный.

— Вы хотите высказаться? — обрадовалась ведущая Эмма. — Пожалуйста!

— Вот и спасибо, что пожалуйста! Повторяю: за что кровь проливали? Земляничные грядки и всякие… лилипутики болотные им дороже государственной мощи! Довели страну! У меня у самого грядки, но если надо, я…

— Простите, господин Калашный, а где вы проливали кровь? — раздался вдруг мягкий голос. И все увидели Андрея Андреевича, школьного учителя труда. — Насколько мне ведомо, вы служили в мирное время и занимали не очень опасную должность зав. складом…

— В армии все должности опасные, — отрезал Капитон Климентьевич.— Это вам не молитвы распевать! И говорю я не от себя, а от имени всех вооруженных сил! Распустились, понимаете ли! Оружие вам ни к чему! Может, вы хотите сказать, что не надо защищать родину? А?

— Нет, почему же, — по-прежнему мягко отозвался Андрей Андреевич. — Родина всегда требует защиты. В наше время — прежде всего от таких, как вы. И от жадных чиновников. И от генералов, которые строят трехэтажные дачи, когда солдаты на южной границе кладут за них головы… Кстати, почему у террористов и наемников новейшее оружие, а у наших солдат автоматы старого образца?

— А я откуда знаю! — ветеран Калашный стал сиреневым.

— Можно подумать и догадаться. Дело в том, что защита страны и торговля оружием — разные вещи, господин прапорщик в отставке. Оружие сегодня продают тем, кто платит подороже. А завтра оно обратится против нас… И вообще торговать тем, что сделано для убийства, дело богопротивное.

— Это демагогия! — веско сказал дядя из НИИ.

— Генчик, что такое де…маог… магогия? — спросил Ёжик.

— Это значит брехня, — сообщил вместо Генки Соломинка. — Но только не у Андрея Андреича…

— То, что не у него, понятно и ежу, — согласился Ёжик.

— Не думаю, что ваша затея кончится удачей, — подвел итог Андрей Андреевич.

— Э-э… а почему вы так думаете, позвольте… э-э… узнать? — нервно спросил депутат Стоерасов. — Кто может протвостоять… а-а… так сказать поступательной мощи социального… э-э… развития.

— Да все мы сможем, если поднатужимся, — разъяснил Андрей Андреевич, — противостоять вашей мощи . А особенно вот они. И многие их друзья-приятели… — И он кивнул в сторону Соломинки и Генки. — Это, можно сказать, главная стража наших островов… Если человек рискует свернуть себе шею, чтобы не поранить крохотного кнама, его не соблазнишь никакими банкоматами…

«Это он про меня, что ли? — тихонько ахнул Ига, который сидел дома у телевизора вместе со Степкой. — Да нет, откуда он мог знать. И вовсе я не рисковал свернуть шею…»

— Господа, господа! — всплеснула руками ведущая Эмма. — Разговор принимает интересный оборот, но… давайте передохнем. Пора дать слово самым юным участникам дискуссии. Многие знают начинающего поэта Геночку Репьёва. Он не однажды радовал нас стихами на животрепещущие темы! Может быть, Геночка сегодня прочтет нам что-то новое?

Генка снял с колен Ёжика. Встал. Погладил на штанах Пегасика. Раньше, бывало, он стеснялся, но теперь держался, как дома.

— Это у меня только что, прямо тут, сочинилось, — доверительно сообщил он. — Вот…

Генка шмыгнул носом и сдержанно поклонился. Ему захлопали. Не все, конечно. Ученый дядя с помазком снисходительно улыбался. Депутат Стоерасов пытался сказать «э-э» и «а-а», что означало сдержанное несогласие. Ветеран Калашный стал багровым и дышал, как попавший на отмель пароход времен Марка Твена. Но большинство Генку одобряло. Ведущая Эмма Певичкина аплодировала с этим большинством. Потом завосклицала:

— Замечательно! Спасибо, Гена!.. Разумеется, кое-кому мнение нашего юного таланта может показать субъективным, но ясно и то, что многие разделяют его точку зрения! И, кроме того, нельзя не заметить, как растет дарование всеми нами любимого Геночки Репьёва. Очень хорошие стихи!