Наконец подвиг Казимира Гансовича оценили по достоинству. Гладили по крыльям, благодарили и говорили, что он самый замечательный гусь на свете. Такой же героический, как древние гуси, которые когда-то спасли Рим. Казимир лопотал, гоготал и бормотал. Ёжик (который, кстати, ничуть не был взволнован происшествием) начал переводить.

И вот что выяснилось.

Казимир Гансович совершал над Плавнями тренировочный полет. Как известно, он мечтал научиться летать так, чтобы отправиться в южные края с дикими собратьями. И вот, преодолев уже немалое расстояние над руслом Гусыни, он заметил на воде корзинку. И острым птичьим взглядом углядел в ней знакомого Ёжика. А выше по течению увидел он и лодку с горюющим экипажем. Сразу все стало ясно. Казимир Гансович на лету подцепил клювом плетеную ручку и — пожалуйста!

Генка вытер глаза и погладил Казимира по длинной шее.

— Вы… самое замечательное летательное… то есть летающее существо. Даже замечательнее, чем вот он, — Генка погладил на мятых и облепленных ряской шортах вышитого Пегаса.

Умный и образованный Казимир Гансович что-то огорченно загоготал в ответ. Ига… да, он вдруг сообразил, что почти все понимает в Казимировом гоготанье! Гусь сокрушенно объяснял, что Пегас мог летать где угодно и сколько угодно, а он — толстый неповоротливый Казимир домашней породы — никак не может научиться покрывать без отдыха дальние расстояния. И — увы, против судьбы не попрешь — не суждено ему увидеть пальмы, нильских крокодилов и знаменитый водопад Виктория.

Все принялись наперебой утешать беднягу. Говорить, что у него все еще впереди и упорными тренировками он обязательно добьется своего. Но гусь лишь качал шишкастой головой. Спасибо, мол, на добром слове, но я знаю горькую правду… Тогда Лапоть рассудительно сказал:

— Казимир Гансович, но может быть, и не надо сетовать, что вам приходится зимовать в Малых Репейниках? У каждого своя жизненная линия. Пусть вы не увидите заморские края, но зато войдете в историю литературы.

— Го-го? Это как? — осторожно спросил Казимир.

— Обязательно войдете! Ведь Геннадий Репьёв наверняка сделается знаменитым поэтом, его станут изучать в школах! И во всех учебниках будет написано, что он начинал писать стихи вашим пером!

А Генка пообещал, что сочинит про гуся-спасителя специальные стихи. И тут же прочитал первые строчки:

— Ого-го… — со скромным удовольствием отозвался гусь. Но почти сразу загрустил опять. Пробормотал, что не доживет до той славной поры.

— Обязательно доживете! — пообещал ему Лапоть.

— Га… Боюсь, что ни га-га… Стали очень трудными зимовки. Приходится напрашиваться к кому-нибудь на птичий двор или в курятник. Не всегда пускают охотно… А прошлой зимой был совсем га-гадостный случай. Хозяева сами пригласили меня жить в теплом сарае, кормили, ухаживали, но потом оказалось, что у них га-гастрономические цели. Они хотели съесть меня на Новый год! С начинкой из риса с изюмом! Меня предупредил знакомый петух Ерофей… Я бежал и потом до весны вел полубродячую жизнь…

Рассказ Казимира вызвал всеобщее негодование. Пузырь обещал «разобраться с теми типами», а Генка сказал, что его дедушка напишет в газету фельетон про «га-гастрономических злодеев».

Ига и Степка между тем распустили парус, и «Репейный беркут» снова резво бежал против течения под ветром и фыркающим мотором. Казимир Гансович пристроился у Иги под боком (а с другого бока Степка). Гусь объяснил, что утомился во время полета и просил разрешения отдохнуть на корабле. Конечно, его заверили, что он может считать себя почетным членом экипажа на время всего плавания…

Только Власик поглядывал на гуся издалека и со скрытой опаской. Казимир Гансович пригляделся к белобрысому мальчишке, узнал и виновато залопотал. Мол, со стыдом вспоминает печальный случай, имевший место после школьного концерта, и приносит свои извинения. Причина была в его, Казимира Гансовича, расстроенных чувствах. Нервный стресс, так сказать…

Ёжик перевел и Власик сразу повеселел, махнул судовым журналом: чего вспоминать всякие пустяки! И начал заполнять страницу описанием приключения с Ёжиком. Всё написал подробно, только деликатно умолчал о Генкиных слезах…

4

Пообедали на выпуклом, усыпанном ромашками островке, который белел среди болота, как потерянная панамка. На примусе сварили картошку, разогрели тушенку. Проворные шкыдлы забрались в лодку и чуть не украли еще не откупоренную банку. Степка увидела, завизжала и спряталась за Игу. Ига сам слегка струхнул (зубастые же!) но храбро заругался на шкыдл:

— Бестолочи! Ведь все равно не сумеете открыть!

Шкыдлы удрали, но недалеко. Во время обеда (когда экипаж дружно махал ложками вокруг общего котелка) они завистливо смотрели из густой осоки. Их пожалели, оставили недоеденную картошку и тушенку в траве. Хоть и вредные твари, а тоже должны существовать…

Власик писал:

«Наелись мы до отвала. Ёжику и гусю дали размоченных в сладком чае сухарей. Теперь движемся опять. Гусыня сильно петляет, иногда мы сворачиваем в боковые протоки, чтобы сократить путь. Сильно печет солнце, и, несмотря на это, над нами густо кружат комары. От них спасают кнамьи шарики. Но от осоки шарики не спасают, ноги у нас все в кровяных бусинках. Но это не опасно, потому что никакая зараза в царапины не пролезет, от нее-то шарики нас оберегают…

А еще из воды начали выпрыгивать рыбы с блестящими плавниками. Будто летучие рыбы в океане, только поменьше. Соломинка сказал, что слышал от брата, что это к дождю. Хоть бы его не было! До острова еще половина пути…»

Заклинание Власика — «Хоть бы его не было!» — не помогло. Видимо природа решила, что приключений у путешественников еще недостаточно и пора устроить им хорошую трепку. В самом деле, что за плавание без шторма, без бури! Над головой стали сгущаться сизые тучи, солнце исчезло. Ветер пропал, сделалось очень душно.

— Кажется, рыбки прыгали не напрасно, — заметил Пузырь. — Не пора ли подумать про берег и палатку?

— Пора, — решил капитан Соломинка. И в этот же миг с кормы ударил тяжелый (как тугие подушки!) ветер! Чуть не сломал мачту. Вогнал «Репейного беркута» носом в тростники. Штурман Лапоть опять полетел с носа. Остальные повыскакивали и стали тянуть лодку ближе к земле. Казимир Гансович поднялся в воздух и был унесен ветром за согнутые верхушки ольховника. Впрочем, он почти сразу вернулся, преодолевая воздушные потоки. Сел на борт, загоготал.

— Он говорит, что за кустами сухая земля, — перевел Ёжик.

Экипаж перед плаванием провел несколько тренировок. Все знали, что делать при неожиданных грозах и шквалах.

— Всем раздеться, — храбро приказал Соломинка. — А то потом до ночи не высохнем!