них в Москву игумену Трифону, а он докладывал царю и Патриарху. Благочестивый Феодор в последние дни своей жизни радовался проявлению благодати Божией через нового чудотворца.

В древнем Угличе, вскоре после разорения его неправедным судом, как бы в утешение оставшимся горестным жителям прославлены нетлением и чудесами мощи святого князя Романа, обретенные при перестройке собора, в 1595 году 16. Они были освидетельствованы по распоряжению Патриарха Иова Казанским митрополитом Гермогеном и поставлены открыто в том самом соборном храме, где таились до времени в недрах земли другие нетленные мощи – святого царевича и страстотерпца Димитрия.

В 1594 году Крымский хан Кази-Гирей сделал внезапный и коварный набег на Русскую землю в то самое время, когда послы его заключили мир с Москвой. Он прошел беспрепятственно до села Коломенского и встретил отпор только под стенами Москвы: здесь войско русское сразилось с неверными, в виду храмов и палат кремлевских, перед глазами царя и царицы. Стены, башни, колокольни были унизаны вооруженными и безоружными, исполненными любопытства и ужаса: дело шло о Москве. Народ то безмолвствовал, то вопил, следуя душой за всеми движениями кровопролитной сечи, – зрелища нового для нашей древней столицы, которая видела приступы к стенам ее, но еще до того времени не видала полевой битвы на своих равнинах. В эти роковые часы, когда сильно трепетало сердце и в столетних старцах московских, один человек наслаждался спокойствием души непоколебимой: тот, чье имя вместе с Божиим призывалось русскими воинами в пылу битвы, тот, за кого они умирали под стенами столицы – сам государь!.. Утомленный долгой молитвой Феодор мирно отдыхал в час полуденный; встал и равнодушно смотрел из высокого своего терема на битву. За ним стоял один добрый боярин и плакал. Феодор обратился к нему, увидел слезы и сказал: «Будь спокоен! Завтра не будет хана!» Битва была нерешительна и прекратилась к вечеру, но слово царское, по замечанию современников, оказалось пророчеством: хан, со всеми своими полчищами, бежал ночью за час до рассвета, преследуемый русской ратью, предводимой правителем Годуновым.

В 1596 году царь Феодор был утешен переложением нетленных и многоцелебных мощей святого митрополита Алексия в новую серебряную раку. Он приказал Годунову прикоснуться к мощам и сказал ему достопамятное слово: «Осязай святыню, правитель народа христианского! Управляй им и впредь с ревностью. Ты достигнешь желаемого; но все суета и тление на земле».

Почти в то же время набожное сердце Феодора глубоко огорчено было бедствием знаменитой обители Печерский-Нижегородской, где спасались некогда угодники Божии – Дионисий Суздальский, ученик его Евфимий и Макарий Желтоводский или Унженский 17: гора, под которой стоял монастырь, вдруг с треском и колебанием двинулась к Волге, засыпала и разрушила церковь, кельи, ограду. Сия гибель места святого поразила воображение народное и названа в летописи «великим знамением» того, что ожидало Россию, чего ожидал и Феодор, заметно слабея и изнемогая. Он предвидел близкий конец свой, и час настал.

И в цветущей юности не имев иной важной мысли, кроме спасения души, он в это время еще менее заботился о мире и царстве, ходил и ездил из обители в обитель, благотворил нищим и духовенству, особенно греческим монахам, иерусалимским, палестинским и другим, которые приносили к нам драгоценности и святыни (одни нерасхищенные турками!): кресты, иконы, мощи. В конце 1597 года Феодор впал в тяжкую болезнь: 6 января открылись в нем явные признаки близкой смерти, к ужасу столицы. Народ любил Феодора, как ангела земного, и приписывал действию ревностных молитв его благосостояние отечества, любил с умилением, как последнего царя Мономаховой крови; и когда в отверстых храмах усердные толпы москвичей еще с надеждой молили Бога об исцелении государя доброго, тогда Патриарх, вельможи, сановники, уже не имея надежды, с сокрушением сердца предстояли одру болящего в ожидании последнего действия Феодоровой самодержавной власти, завещания о России сиротеющей. Первосвятитель Иов дрожащим голосом сказал: «Свет в очах наших меркнет; праведник отходит к Богу… Государь! Кому приказываешь царство, нас сирых и свою царицу?» Феодор тихо ответствовал: «В царстве, в вас и в царице волен Господь Всевышний… оставляю грамоту духовную». Завещание было уже написано; Феодор вручал державу Ирине, а «душу свою приказывал» великому святителю Иову, двоюродному брату Феодору Никитичу Романову-Юрьеву (племяннику царицы Анастасии) и шурину Борису Годунову, то есть избрал их быть главными советниками трона. В 11 часов вечера Иов помазал царя елеем, исповедал и приобщил Святых Тайн, а в час утра 7 января 1598 года Феодор испустил дух без судорог и трепета, незаметно, как бы заснув тихо и сладко 18.

Все присягнули с усердием вдовствующей царице Ирине, но скоро узнали, что вместе с ней вдовствует и трон Мономахов, что венец и скипетр лежат на нем праздно, что Россия, не имея царя, не имеет и царицы: Ирина приняла пострижение иноческое в Новодевичьем монастыре с именем Александры. Из всех областных городов созваны люди выборные на Великий Собор, и наконец 17 февраля 1598 года, правитель Борис Годунов единогласно был избран и возведен на престол царский.

Окончим словами нашего незабвенного историографа: «Что, по-видимому, могло быть торжественнее, единодушнее, законнее сего наречения? И что благоразумнее? Переменилось только имя царя, власть державная оставалась в руках того, кто уже давно имел оную и властвовал счастливо для целости государства, для внутреннего устройства, для внешней чести и безопасности России. Так казалось; но сей, человеческой мудростью наделенный правитель достиг престола злодейством… Казнь небесная угрожала царю-преступнику и царству несчастному» 19.

Примечания

1 Князя Ивана Мстиславского, сына родной племянницы великого князя Василия и, следовательно, двоюродного брата царя Иоанна, человека бесхарактерного и неспособного; князя Ивана Петровича Шуйского, прославившегося защитой Пскова и другими отважными делами воинскими; Никиту Романовича Юрьева, как чтимого народом брата незабвенной царицы Анастасии, как вельможу благодушного, сохранившего себя чистым от всякого зла, даже в бедственную эпоху кровопийства; Бельского, хитрого и гибкого любимца Грозного царя, и, наконец, Бориса Годунова, шурина царя Феодора (родного брата царицы Ирины).

2 Вот пример, как умел Годунов оберегать себя. Открыто было намерение митрополита Дионисия и князей Шуйских, с многими участниками ударить челом Феодору, чтобы он развелся с неплодной супругой, отпустив ее, как вторую Соломонию, в монастырь, и взял другую, дабы иметь наследников, необходимых для спокойствия державы. Это моление, будто бы внушаемое опасением видеть конец Рюрикова племени на троне, хотели подкрепить волнением черни. Выбрали, как пишут, и невесту, княжну Мстиславскую. Борис успел захватить заговор в самом начале: княжна Мстиславская была пострижена; из враждебного рода Шуйских боярин князь Андрей сослан в Каргополь и там