чего дошло — он любого парохода боится!.. И красные ему чужие, и белые — не свои. Почему? Иван Диодорыч отлично понимал причину. Каждый человек в душе немного белый, немного красный, и гражданская война безжалостно рвёт душу пополам. А если ты не позволяешь войне разорвать себя и уничтожить, то ты — против всего мира. Значит, нужно сражаться в одиночку.

В прозрачном сумраке июньской полночи Иван Диодорыч сам провёл «Лёвшино» по протокам Частых островов — есть ещё зрение, напрасно Федя Панафидин ловил его на старческой подслеповатости!.. А взъерошенный Федя примчался в рубку только на Зуйковском перекате, почти перед городом Осой.

— Прости, дядя Ваня, проспал!.. — повинился он. — Грех на мне!..

— Да ничего, — усмехнулся Иван Диодорыч. — Принимай командование.

Тихо сопела машина, пароход форштевнем рассекал лунную дорожку.

А в тёмной капитанской каюте на койке как-то странно и неловко сидела Катя. Она опустила голову, держась рукой за край стола. Иван Диодорыч обомлел от ужаса. Катя взглянула на него с мольбой и надеждой, в лунном блеске из окошка её лицо сверкало от слёз. Катя тоже была смертельно испугана — и прибежала к тому, кому верила и на кого уповала.

— Что случилось, доченька? — еле выговорил Иван Диодорыч.

Губы у Кати тряслись. Глаза были беззащитные.

— У меня воды отошли, дядя Ваня… — прошептала Катя. — Я рожаю!

Финал

ВОЗЗВАТЬ

01

Рукоять машинного телеграфа стояла на делении «полный ход», но Иван Диодорыч то и дело спохватывался, что забыл скомандовать в машину, и тревожно проверял рукоять — до упора ли сдвинута. Дудкин держал штурвал, Федя смотрел на фарватер. В разбитое окно рубки влетал тёплый и свежий ветер. «Лёвшино» шёл ровно, как по натянутой струне.

— За час добежим, дядя Ваня, — успокаивал Нерехтина Федя.

Но зелёные берега уползали назад медленно, будто каторжники на этапе.

Иван Диодорыч гнал свой буксир в Пермь. На длинных створах по-прежнему позади было видно пёрышко дыма от неизвестного преследователя, однако Нерехтина это уже не волновало. Плевать на Горецкого и на его ящики, плевать на планы бежать в Усолье… Только в Пермь, в больницу!

— Рябухин! — крикнул Иван Диодорыч в открытую дверь на мостик. — Шуруй к Степаниде! Спроси, как там…

Стешка сидела с Катей в капитанской каюте, а Сенька, посыльный Ивана Диодорыча, прятался от капитана за дверью рубки.

— Дак десять же минут назад спрашивал!.. — проскулил он, не появляясь. — Я же токо мешаю! Стешка обещала прибить меня, коли дёргать её буду…

— А не будешь — я прибью!

— Сходи сам, — миролюбиво посоветовал Федя. — Мы с Дудкиным и без тебя хорошо поштурвалим.

Но Иван Диодорыч не хотел идти к Стешке. Он уже слышал крик Катюши и боялся услышать его снова. Он такого не вынесет. Пускай Сенька идёт.

Сенька покорно потащился с мостика на палубу.

А в тёмном машинном отделении ожесточённо сновали машинисты и кочегары. Павлуха Челубеев у котла то и дело толкал брюхом Сивакова, но тот только шипел. Подколзин вручную качал воду в трубы охлаждения. Митька Ошмарин и Алёшка ползали вдоль агрегатов с маслёнками в руках. Маленький Осип Саныч восседал на своей откидной скамеечке и следил за циферблатами; его очочки отражали огонь топки. Все понимали, что машина должна работать безупречно. Алёшка порой вытирал глаза грязным подолом рубахи. Он всё был готов сделать, сгореть был готов, лишь бы Катьке стало полегче.

В рубке Иван Диодорыч вдруг сказал Феде:

— Федюня, ты лучше поди в кубрик и помолись Якорнику… Знаю, он не про бабьи дела, но авось где-то там Богородица с ним рядом?.. Он ей шепнёт…

— Ты сам её попроси, дядя Ваня.

Иван Диодорыч в отчаянье замотал головой: он не мог молиться. Едва он произносил про себя «Катюша!..» — его начинало трясти как в лихоманке. Куда ему соваться к Богородице? Он и без того виноват перед ней за Фросю и за Дарью… Но он придумал: отвернулся от Феди и Дудкина и забормотал:

— Фросенька… Дарьюшка… Спасите Катеньку!..

«Лёвшино» упрямо проходил поворот за поворотом. Деревня Конец-Бор, перевал, село Дворцовая Слудка, дальняя Гляденовская гора… Синева небес, облака, блеск волн на приплёске и сосновый бор на яру… Слева показались городские дачи с резной колоколенкой архиерейского терема, потом — устье затона Нижняя Курья с фарватерным знаком на дамбе. И вот уже мост…

Видимо, натиск большевиков на фронте был таким свирепым, что белые готовились к обороне Перми. На мосту стояла дрезина с платформой, а рядом на одном из каменных быков копошились солдаты — укладывали под опору мостовой фермы ящики с динамитом. Ивану Диодорычу на это было плевать. «Лёвшино» прошёл в пролёт стороной, и мост остался позади.

Проплыла мимо Заимка с товарными пристанями, и дальше вдоль всего городского берега растянулась длинная вереница пароходов — пассажирских и буксирных. Иван Диодорыч жадно высматривал место, где можно причалить, и вдруг понял, что швартоваться здесь не надо. Куда ему везти Катю с берега? В хирургическую клинику с родовспомогательным отделением? Это далеко, к тому же надо искать бричку… Долго! Час или два!.. Но за час, а то и быстрее, он дошпарит до Нобелевского посёлка, где Катю примет Анна Бернардовна!..

— Дудкин, идём к Нобелям! — решительно распорядился Иван Диодорыч.

Не сбавляя скорости, «Лёвшино» миновал городские пристани, зелёный Егошихинский лог, бесконечные корпуса и пирсы Мотовилихинского завода, сумрачную хвойную кручу горы Вышка… Иван Диодорыч торчал в рубке; взглядом он словно бы жадно пожирал пространство, чтобы невыносимые расстояния стали покороче. В рубку поднялся Мамедов, но ничего не сказал, только сочувственно похлопал по штурвалу: «Всо будэт хорошо, Ванья».

Нобелевский городок выехал из-за поворота, как исполнившаяся мечта: аккуратные кирпичные домики и мастерские, крашеные заборчики, тополя, электрические столбы. На железнодорожной ветке замерли цистерны в чёрных потёках. Огромные клёпаные резервуары казались кряжистыми башнями. На их белых стенках виднелись надписи «Бранобель», однако — Иван Диодорыч знал это — и нефть, и мазут, и керосин давно уже привозил сюда «Шелль». От баков к реке тянулись трубы для аварийных сбросов. Весь обширный участок нефтехранилища был обведён противопожарным рвом, обсаженным акацией. Возле рва Иван Диодорыч заметил брустверы из мешков с песком, полевое орудие и два пулемётных гнезда. Если бронепароходы большевиков доберутся до Нобелевского городка, здесь их встретят огнём.

Иван Диодорыч направил «Лёвшино» к затону.

В небольшом затоне скопилось десятка три судов — буксиров, товарных пароходов, катеров, «фильянчиков» и наливных барж. Задрав трубы и мачты, они выстроились в две линии вдоль дамбы и вдоль