— Потому что я умнее. И потом — я тут всё знаю, а ты один вылетаешь без компаса в полную пургу. «В Нью Йорке всё ещё продолжается небывалая снежная буря. Видимость почти нулевая, а дороги на глазах покрываются коркой льда». Так то, миклухо маклай. Долетишь

— быстренько вышлешь мне денег, вызов и я тут же приеду. Чего мне одной тут куковать?

Взяв моё лицо в свои похожие на тонкие веточки плакучей ивы ладони, Анна, неумело скрывая слёзы в голосе шепнула:

— Беги, беги же, живи, побегушник ты мой отвязанный!

И поцеловала в губы. Губы у неё были горячие и чуть сухие — как я люблю.

* * *

Такси вырвалось на финишную прямую. Я уже чётко различал оборотную сторону плаката изображающего сердитого Амура Тимура, который в этот раз отдал предпочтение английскому: «Вэлкам ту Ташкент». Я снова осиротел:

— Анна, поклянись, что обязательно приедешь ко мне?

Она удивлённо на меня глянула. И кивнула на плоского Тимура

— Нет, с этим козлом останусь.

Таксист принял «козла» на свой счёт и повернул башку.

— На дорогу смотрите пожалуйста, акя

Экипаж взмыл по эстакаде на второй этаж. Через окно уже хорошо было видно бордовую стойку рейса Ташкент-Москва-Нью-Йорк. Перед ней кучковалось несколько человеков и чемоданов.

— Ну вот видишь — ладушки, успели. Чётко. Сейчас зарегистрируешься и кофейку с блинчиками успеем принять. А то ведь не позавтракал — может затошнить в самолёте на голодный желудок.

Мы шагнули в зал ожидания. Автоматические двери с шорохом захлопнулись за спиной. «Следующая станция Улугбек» — подумалось мне. Анна слегка подтолкнула меня к стойке. Сама она с умилением склонилась над детской коляской одного из юных пассажиров, эвакуирующихся в тот день подальше от великого будущего. Поправив одеяльце, наклонилась, почти целуя младенца и сказала сразу заулыбавшейся матери:

— Боже какое сейчас непозволительно дорогое удовольствие обзавестись маленьким человечечком!

В последнее время она не пропускала ни одной детской коляски. Идя к стойке, я думал насколько сам готов стать отцом для маленьких «человечечков». Чтобы порадовать Анну придётся в корне поменять образ жизни. Будет сын — назову Констанкинч, в честь Малявина и группы «Алиса».

Я почти увидел перед собой малыша Констика и отключил реальность вокруг. Подняв первенца на руки я прижал его к груди, и тут на всех парах врезался в другого пассажира, который шустро пытался срезать и заскочить в очередь на секунду раньше меня.

Я поднял виноватый взгляд, чтобы немедленно извиниться и сразу признал в ушлом пассажире капитана Обломбая Казематова.

* * *

Третий контракт был на феерические полмиллиона долларов.

Но победы Майнарда уже не вызывали у меня восторга первых шагов в К2. Я заметно поправился, денег стало больше, но притупился блеск в глазах. Для восстановления блеска приходилось регулярно окуривать мозг бамбуком выросшем на афганском Кладбище Благородных. Странное дело, приложив кучу усилий для достижения успеха и стабильности, я обычно начинаю обрастать плесенью и медленно умирать или спиваться от скуки. Когда же плыву против течения, ранясь и корябаясь как лосось на нересте, я проклинаю всё на свете моля о минуте покоя. Покой и комфорт наконец наступают, тело расслабляется в тёплой истоме, а душа вдруг начинает плакать и пенять на болотный запах застойных вод.

Встаю как проснусь, проверяю почту, раздаю инструкции выросшему вчетверо персоналу. Потом бреду пешком в Гиждуван. Сдобный сальный повар с вечера закладывает в герметический казан свежезабитую баранину. Баранина всю ночь томится, пыхтит и булькает на молекулярном уровне. Потом тает на языке. Герметический казан Гиждувана

сроди адронному коллайдеру. Скажите обычная тушенка с низкой молярной массой? Эта тушенка высмеивает эффекты виагры. Жаль не могу вернуться к влажным радостям промискуитета — дарханский доктор умоляет подождать ещё недельку-другую.

На последних минутах корпускулярной трапезы, я вызваниваю своё ландо. Когда выхожу из обшитой деревом, метафизической пропасти полуподвального Гиждувана, у входа уже роет копытом дамасский скакун. В плюшевом салоне Альберт деловито отстёгивает доляну с грузовиков и стройбригады. У нас все как в нормальном дзю-до а ля джамахирия. Бросок, откат, подсечка. Теперь можно прикурить косого с бамбуу.

— Слушай, а это правда, что мистер Эппс раньше в госдепе служил? А реально через него визу пробить в ташкентском посольстве?

Как же меня утомил этот колбасный эмигрант. Если бы я хотел ехать в Штаты, то мучился бы проблемой неправильных глаголов в паст перфект. Пробивать американские визы это не для боярина.

— Ты мне скажи, Альберто, а какого рожна ты будешь делать там? Языка не знаешь, визу тоже выдадут всего на пару недель? Поистратишься на билет да и только.

— Там половина не знают английского. Ну и что. Мне бы только въехать. Годами, говорят, без документов живут. В Штатах, понимаешь? В Штатах!

В этих его «штатах» восторг рванувшей новогодней петарды — «штатататах»

Мы пролетаем узбекское бюро пропусков и блокпосты, сделав военным ручкой — едут истинные друзья местного вомбата. Кроме компьютера, мы установили в кабинет вомбату кондиционер лето-зима, чтобы ему, по собственному выражению, не было стыдно перед американским коллегой. Потом батяня-вомбат робко попросил ещё один такой же агрегат

— на дачу. Да не опустеет рука даящего. В его власти эскадрилья боевых Су-24 и бюро пропусков на базу. И неизвестно что обладает большим валютным эквивалентом.

Жандармов Камбоджи не так легко прикормить, как ручного узбекского вомбата: Дамас до сих пор не пускают на американскую территорию.

На той стороне уже ожидает Алонсо на маленьком гаторе Джон Дийр. Мы едем на стройплощадку века, подпрыгивая на кочках. По дороге Джейк отстёгивает доляну за право обладания пивным контейнером, который превратился в главный дом свиданий на К2. Правда теперь зачастую это бесплатные свидания для «очень нужных людей».

Алонсо получает серую зарплату от Майнард и считает дни, когда его тело выйдет из собственности Пентагона. Он свято верит, что нынешний контракт, не смотря на его масштабность, это не предел. Майнард ждут грандиозные дела. Война с террором не собирается заканчиваться, нужно только найти на ней свою нишу. Донован Ван Эппс дразнит нас городскими сутенёрами, однако не обижает. Заботится. На генерала СНБ Тилляева Эппс теперь смотрит как на близкого родственника. Шкипер тоже верует, что получится ещё и не такой контракт, и мы, по выражению Джейка уйдём на раннюю пенсию в Бора-бора для пожизненного скьюба-дайвинга.

Я до сих пор не знаю, что такое скьюба-дайвинг. Дон говорит, что это просто форма минета, но, я подозреваю, они потешаются за моей спиной. Я никогда не буду для них своим, американским. Даже когда мы обкуриваемся бамбуком втроём и выходим на тонкий уровень контакта.