И все было хорошо. Жаль только, думал я, что всю эту пестроту, все диковинки заморского города не видят ребята из моего отряда "Каравелла".

Это была вторая за день грустноватая мысль.

А первая — все та же: почему никому здесь неизвестно слово "битанго"? Может быть, его знают лишь в Испании, а в этой тропической стране — другие обычаи и другие названия детских игр?

…Но потом я и в новых изданиях испанско-русских словарей этого слова не встречал. А что, если тогда, в тридцать седьмом, в словарь вкралась ошибка? Вдруг именно поэтому судьба распорядилась так, что не удался у меня рассказ с таким названием?

Я начал думать о рассказе «Битанго» еще в те дни, когда впервые узнал это слово. Оно тревожило меня, звучало в сознании, как удары маячного колокола: "Би-тан-го"… "Би-тан-го"… Я еще не придумал, какие события произойдут в рассказе. Знал только, что там обязательно будут мальчишки и воздушные змеи.

Мне верилось — получится хороший, ясный такой рассказ, не надо только спешить, пускай тема наберет силу и вырастет сама — неспешно и прочно.

Я носил в себе эту, неясную еще, тему несколько лет. "Би-тан-го…"

В ноябре шестьдесят второго случился знаменитый Карибский кризис (именно «Карибский» уже, а не "Караибский"). Я работал тогда в журнале "Уральский следопыт". Помню хмурые лица, приглушенные разговоры, натянутые нервы и постоянное ожидание последних известий. И противное ощущение беспомощности — как у муравья, который вдруг осознал, что муравейник его построен на бочке с порохом и кто-то возится у фитиля. А сделать с этим "кто-то", громадным и на всех нас плюющим, ничего нельзя. Затопчет он огонек на фитиле или дунет на него, а сам отбежит подальше и спрячет голову в канаве?..

И еще отстраненно-ироническое размышление. Что случится раньше: придет военкоматовская повестка или брякнется на благословенную столицу Урала американский термоядерный подарок? Если неизбежно то и другое, то пусть уж лучше сразу…

И совсем эгоистическое сожаление: "Черт возьми, так и не успела выйти книжка!" В те дни я как раз ждал свой первый сборник рассказов, его готовило Свердловское издательство.

Обошлось. Договорились Никита Сергеевич и Кеннеди. Пришлось, правда, убирать с Кубы ракеты, ну да фиг с ними. Зато книжка вышла вовремя — славная такая, на мелованной бумаге, с цветными картинками.

Получив сигнальный экземпляр, я притащил в нашу редакцию торт и шампанское. И мы обмыли этот мой сборничек "Рейс "Ориона", и я выслушал много поздравлений, напутствий и пожеланий. В том числе и такое: написать для «Следопыта» новый рассказ. И я на радостях пообещал:

— Напишу! Будет называться "Битанго"! С Кубой это связано.

— Давай, давай! — подзадорил меня редактор отдела прозы. — Актуальная тема.

Но я взялся не сразу. Никак не вытанцовывалось начало. Не было эффектного эпизода. И тянулась такая волынка до лета.

Однажды в июне ехал я на велосипеде с Верх-Исетского озера. И там, на окраине города, лихо свернул за угол, в заросший лопухами переулок. И врезался в корыто с железной рухлядью.

Оказалось, что корыто волок на проволоке пацаненок лет десяти. Я — в одну сторону, велосипед — в другую, мальчишка — в третью. Ну, он-то просто с перепугу… А корыто осталось на месте.

Я, чертыхаясь, поднялся. Мальчишка испуганно смотрел от забора, из бурьянных кустов. Он бы, конечно, удрал, если бы не железный груз.

Он сказал с жалобной агрессивностью:

— А чего не глядите, когда сворачиваете!

— Ты целый?

— Ага… А вы?

— Вроде бы… Ох…

— А велик?

Я поднял машину, крутнул колеса.

— В норме…

Мальчишка вылез из бурьяна. Щуплый, поцарапанный. В перемазанной синей майке. Я спросил:

— Лом, что ли, собираете?

— Ага.

— Для школы? Вроде бы, каникулы.

— Мы в летнем лагере. Вожатая говорит, что это железо на трактор для Кубы.

Надо же, какое совпадение!

— Ладно, трудись, — обрадованно сказал я. — Привет вожатой. Но имей в виду, велосипед на лом не отдам. Пешком до дома топать далеко.

У него появилась наконец улыбка:

— Не надо. Мы и так целую кучу натаскали.

Я оседлал свою конягу и, морщась, надавил на педали.

А дома я приткнулся к жиденькому своему секретеру (письменного стола еще не имел) и начал писать с размаха. О столкновении.

Только взрослым героем сделал не себя, а девушку Лиду, инструкторшу городского аэроклуба. И усадил ее на мотоцикл.

"Мотор заглох. Мотоцикл лежал в канаве. Переднее колесо медленно поворачивалось, и по спицам тихонько ударяла головка облетевшего одуванчика… Все случилось так стремительно, что, когда Лида поднялась на ноги, мальчишка по-прежнему стоял не двигаясь на краю дороги. В широко открытых глазах его быстро вырастал испуг…"

Так они и познакомились — юная летчица и мальчик Антон. Антошка, Тоник. Он был героем и других моих рассказов. В том числе и тех, что напечатаны в первой книжке.

Слегка выяснив отношения, они помирились. И Лида, узнав, что мальчишки собирают железо на трактор для Кубы, позвала Тоника к себе:

"— У нас в сарае всякого железного барахла много. Хоть расчистишь помещение. Зайдешь? Вон в тот дом с зеленой крышей."

…А над крышами парили пестрые воздушные змеи. Змеи-сигнальщики. Потому что сбор «кубинского» железа шел по всему городу и с помощью змеев ребята сообщали друг другу, где нашлись новые залежи лома. Бежали вверх по ниткам разноцветные клочки бумаги — "телеграммы"… Веселая жизнь! Азарт, августовский ветер над тополями, ощущение полета! И радостное сознание, что ты помогаешь тому мальчишке в берете, с карабином на плече, снимок которого недавно видел в газете.

А у Антошки — особое счастье! Лида пригласила его прокатиться на двухместном самолете в соседний городок. Лучше уж взять с собой мальчишку, — рассудила она, — чем занудного и прилипчивого ухажера Митьку Сарапова, который ноет все время: "Лидушка, ну можно с тобой?" Теперь она скажет: "Видишь, место занято, я обещала мальчику".

Сначала были у Антона слезы: отец не хотел отпускать его. Ни за что! Подумать только, на хлипком самолетике, за двести верст, с какой-то девчонкой! Но потом поговорил с Лидой и…

"— Слушай, — сказал отец, — хватит валяться в траве и реветь. Был я у этой летчицы. В общем так. Если свалишься с самолета, отвечать будешь сам."

А дальше — вот что.

"Ночь была тихой, но на следующий день с утра снова дул ветер. Трепетал в его струях длинный синий вымпел Клуба Веселых Ветров.

Тоник забрался на крышу и поднял "Битанго". В пальцах быстро скользила прочная капроновая нитка, из которой Римкин дед собирался вязать рыбачью сеть. Впрочем, у деда есть еще два мотка.