с. 186). При этом надо учесть, что Шлейермахер входил в тот же круг общения, что и Гумбольдт, и многие другие видные мыслители. Мы можем считать, что Шлейермахер – это исходная точка, основание философствования Дильтея. Он не случаен, с него начинаются вопросы, правящие поиском Дильтея.

«Какой же вопрос ставит Дильтей? – спрашивает Хайдеггер. – Каковы средства разрешения у него в руках? Попробуем понять взаимосвязь его вопросов, исходя из трудов его и по контрасту с его современниками. Мы видели, что ни одна работа Дильтея не закончена. Если сейчас мы попытаемся дать содержательную характеристику его работ, то необходимо задуматься над тем, что указание содержания вынужденно останется невразумительным – до тех пор, пока не станет известным и не будет приближен к нашим глазам сам фундаментальный вопрос Дильтея. Поэтому мы поначалу сделаем лишь обзор трудов Дильтея в их исторической последовательности и лишь с дальней перспективой этого его вопроса.

Диссертация – “Об этике Шлейермахера”. И здесь уже тема не теоретическая – проблема практического положения человека.

В это же самое время конкурсное сочинение – “О герменевтике Шлейермахера”, т. е.о его научной теории исторического понимания, интерпретации сочинений. Шлейермахер впервые разработал эту теорию как всеобщую теорию понимания. Герменевтика – это дисциплина, которая обретает фундаментальное значение в настоящее время и в будущем. Дильтей так и не опубликовал эту работу.<…> 1864 – “Опыт анализа морального сознания”. Вновь тема, вынудившая его заниматься бытием человека. Статьи о Новалисе, Гёльдерлине, Гете (“Переживание и поэзия”). Эти работы, кажущимся образом выпадающие из творчества Дильтея, обретают в нем особый смысл. Он пытается уразуметь конкретно исторических индивидов в их духовной сердцевине <…>. Дильтей говорит о реальной психологии. – В 1870 году – “Биография Шлейермахера”.– В 1875 году статьи, содержащие центральную мысль “Введения в науки о духе”: “Об изучении истории наук о человеке, обществе и государстве”. – “Введение в науки о духе” с подзаголовком: “Опыт фундирования (от лат. fundare основывать, закладывать, т. е. “Опыт обоснования” – А. Ш.) наук об обществе и истории”. Книга первая дает обзор отдельных дисциплин о духе и ставит проблему фундирования этой группы наук. Книга вторая рассматривает метафизику как основу таких наук, ее господство и ее падение. Человек как историческое существо не может быть понят через включение свое во всеобщую взаимосвязь мира как природы.<…> Дальнейшие попытки в том же направлении антропологии Дильтей предпринимает в ряде статей: “Постижение и анализ человека”, “Естественная система наук о духе”. Антропология – это для Дильтея историческая наука, ставящая себе целью понимать то, как видели человека в прежние времена. – В 1890 году выходят в свет “Материалы к решению вопроса о происхождении нашей веры в существование внешнего мира”. <…> В 1894 году издаются “Идеи описательной и аналитической психологии”» (Хайдеггер, с.147–148).

В России эта работа была издана в 1924 году под названием «Описательная психология». Иногда слово «аналитическая» переводят как «понимающая». Благодаря Хайдеггеру, мы вполне отчетливо видим, что она явилась завершением совершенно определенного отрезка жизненного пути Дильтея. Она же вызвала наибольший отклик у психологов.

Итак, Дильтей начал свой уход от теологии в науку с философии нравственности, и она привела его к обоснованию наук о духе, а из них он шагнул к необходимости создания новой психологии, которая оказалась возможной лишь как описательная.

Вот этого отрезка пути вполне достаточно для того, чтобы понять вклад Дильтея в культурно-историческую психологию.

Для того, чтобы понять этот отрезок жизненного пути Дильтея, надо, на мой взгляд, упомянуть еще и то, что после «Идей описательной и понимающей психологии» он снова возвращается к Шлейермахеру. Мне кажется, он не просто любил этого философа и теолога, он сверял по нему свою жизнь. Я кратко перескажу дильтеевское жизнеописание Шлейермахера и буду останавливаться лишь на том, что, на мой взгляд, соответствует мировоззрению самого Дильтея.

Хайдеггер, очевидно, совершенно прав, считая, что Дильтей занимается литературными портретами не случайно, а пытаясь понять действительную психологию человека определенной эпохи. В начале жизнеописания Дильтей тонко рисует мир Шлейермахера – мир Германии накануне войн с Наполеоном.

«Это было удивительное время, в которое Генц и Гумбольдт, Фихте и Шлегель были объединены одним кругом.<…> Но во главе этого движения стояли романтики.

Романтизм переживал тогда, по выражению остроумного критика, свои грубые времена.<…> Романтики обещали высшее и удивительнейшее: представить бесконечное в поэзии, создать искусство, которое само бы отпочковалось из религии, охватить все формы и все вещества мира для решения этой великой задачи, связать в единое целое искусства и науку, поэзию и жизнь. <…> Границы приличного и неприличного – и те не принимались юными гениями во внимание. Общество, которое столь долго испытывало давление благоразумной умеренности (привычки держаться ”золотой середины”), все принимало снисходительно, но только не скуку и не неловкость. Впервые Берлин был центром литературной Германии, впервые и в нем, как казалось, развивались формы общения, свойственные большому городу. Как отличалось это общество от того, которым блистал за десятилетие до этого Веймар. В обоих городах проявлялось глубокое стремление немецкой поэзии перестроить жизнь по законам искусства» (Дильтей, 1998, с.187).

А вот далее следуют слова, на которые я хочу обратить внимание: «Исходя из этого становится ясно, как возникли Шлейермахеровы ”Речи о религии” (Одно из самых ранних произведений Шлейермахера. – А.Ш.), какого рода был тот круг, в котором они были прочитаны и что людям этого круга дала их своеобразная форма. Он дал язык тому, что двигало дружбой в самом ее сокровенном» (Там же). Что было понятно, о каком языке говорит Дильтей, я приведу слова Шлейермахера, которые Дильтей использует, чтобы объяснить и свое видение религии, связывающей чувство с мышлением:

«Как человек я держу речь, обращаясь к вам от священных тайн человечности по моему усмотрению, от того, что было во мне, когда я еще в юношеских мечтаниях искал неизвестного, от того, что с тех пор как я мыслю и живу, составляет наисокровеннейшую путеводную нить моего бытия» (Там же). Дильтей цитирует Шлейермахера, словно говоря о себе, словно объясняя собственный уход из теологии: «В действительности ”Речи” были направлены равным образом и против сторонников существующей религии, так и против тех, кто ее презирает. Не в ограниченной форме догмы, культа или морали видится ему религия – он ищет ее в сокровенных глубинах чувства.”Она – встреча универсальной жизни с конкретной, особенной, она не исполняется, не случается ни в какое время и не образует ничего конкретного; она есть непосредственное, священное перемешивание, перемалывание Универсума с обретшим плоть разумом. Вы лежите тогда непосредственно на груди бесконечного мира. Вы проникаете тогда этим