какое-то время смотрела на закрытую калитку. Мать сказала: «Он тоже разволновался. Надо же, и гранат не попробовал…» Она легла грудью на край веранды и подобрала с земли гранат. Когда глаза Кэйкити стали такими добрыми, пальцы его сами собой попытались разломить гранат надвое. Гранат упал на землю.

Мать помыла гранат. «На, съешь», – протянула она его Кимико.

«Не буду, он грязный», – скривилась и отпрянула Кимико, но тут же ощутила жар и нерешительно взяла гранат. Слегка надкусила верхние зернышки. Мать стояла рядом – не попробовать было нельзя. С безразличным видом Кимико вонзила зубы в гранат. Едкий сок полился в рот. Тут она ощутила какую-то всепроникающую радость, которая разлилась по телу. Мать ничего не заметила и оставила ее. Проходя мимо зеркала, она вдруг сказала: «Ну и вид у меня! И вот с такой головой я встречала Кэйкити! Нехорошо». Кимико слышала, как она уселась перед зеркалом – гребень забегал по волосам. С расстановкой мать сказала: «Когда твой отец умер, я боялась причесываться. Только возьму гребешок, так сразу думать стану – будто отец ждет, когда я причесываться закончу. Мне прямо нехорошо делалось».

Кимико вспомнила, что мать всегда доедала за отцом. Это было такое щемящее воспоминание – горестное счастье.

Мать была бережливой, поэтому, наверное, и подступилась с этим гранатом к дочери. Не привыкла еду выкидывать, вот и сунула его Кимико.

Кимико стало неудобно перед матерью за свое тайное счастье. И Кэйкити она тоже ничего не сказала. Но все равно прощание с ним наполнило Кимико счастьем – она знала, что будет ждать его.

Кимико посмотрела в сторону матери – солнце просвечивало сквозь бумажную перегородку, за которой стояло зеркало. Гранат лежал у нее на коленях. Теперь она боялась взять его в рот.

[1943]

Цвели камелии…

На вторую осень после окончания войны сразу в четырех семьях нашей десятидворки родились дети. Самая старшая из матерей родила двойню. Одна из ее девочек прожила только две недели. Молока у матери было много, она подкармливала им соседских детишек. В этой семье уже было двое сыновей, а теперь у них родилась и девочка. По моей просьбе ее назвали Кадзуко – «Дитя мира».

А вообще-то, среди пяти новорожденных оказалось четыре девочки. Люди смеялись: война закончилась – вот и солдаты больше не нужны. Нет, столько девочек родилось, конечно, случайно, но целых пять младенцев на десять семей… Этой осенью, куда ни посмотри, очень много детей народилось. Так что мы шли в ногу со страной. Мирное время настало. В войну рожали мало. А теперь совсем другое дело – солдаты к своим женам вернулись. Дело понятное. Но только дети рождались во всех семьях, не только там, куда мужья с фронта вернулись. Не все же мужчины воевали. У людей в годах тоже вдруг дети стали рождаться. Мир, да и только.

Вот и получается, что дети – это и вправду мир. И люди не обращали внимания на то, что Япония проиграла войну, что жить трудно, что лишние рты еды требуют. Здесь инстинкт размножения заработал. Самый сильный инстинкт. Будто вдруг источник забил. Или будто высохшая трава зазеленела и в рост пошла. Словом, общее оживление жизни произошло. И освобождение. Счастье, да и только. Человек ведь – не просто скотина, он еще и человек тоже.

Ну и еще, конечно, дети – они родителей от мыслей о войне отвлекают.

Мне – пятьдесят лет. И хоть война закончилась, а детей у меня не народилось. Пожилые семьи во время войны вкус к жизни совсем потеряли. И тут уж ничего не исправишь. Вот война кончилась, а нам всем конец пришел. Вроде и не должно так быть, а то, что войну проиграли, – очень на нас сказалось. И страна, и время, в котором мы жили, – все прахом пошло. Я чувствовал себя таким одиноким, что соседские дети казались мне светлячками из какого-то другого мира.

Из всех младенцев мальчик народился последним. Мать его была толстушкой, но таз у нее оказался узковат. Трудные были роды. Потом у нее случился какой-то спазм, даже помочиться не могла. Потом на второй день помочилась – мы тут все и обрадовались. Первые роды у нее были. Раньше, правда, выкидыш у нее случился.

Моей дочке шестнадцать лет. Очень она малышом заинтересовалась, запросто к соседям заходила. Все об этом знали. Сидит себе сидит, да вдруг с места сорвется, к соседям бежит на младенца посмотреть. Как накатывало на нее.

И вот как-то пришла с улицы, села передо мной и говорит:

– Папа, а правда, что к Симамура их прежний ребеночек вернулся?

– Не может быть! – выпалил я.

– Ты так думаешь?

Ее глаза как-то потускнели. Но она еще не отчаялась. Запыхалась, бежала во весь дух. Я не знал, что ей и сказать. Может, и не нужно было так ее охолаживать?

– Что, снова к Симамура ходила на ребеночка поглядеть? – ласково спросил я. Дочь кивнула. – И что, он правда такой красивенький?

– Пока непонятно. Родился ведь только.

– Ну и что ты там интересного услышала?

– Да вот смотрю-смотрю я на мальчика, а тут тетенька Симамура и говорит – а ты знаешь, Ёсико, что к нам наш прежний ребеночек вернулся? Тетенька Симамура ведь и раньше рожала, правда? Вот я и подумала, что это она о нем говорит.

– Вот оно что… – сказал я, затрудняясь с ответом. Так странно мне это показалось. – Наверное, ты не расслышала. Она хотела сказать, что как было бы хорошо, если бы он вернулся. Да и как про него узнаешь? Мы ведь даже не знаем, были ли это мальчик или девочка. Ведь тетенька Симамура не по-настоящему тогда родила.

– Да, ты прав.

Мне показалось, что я убедил ее. У меня самого осталось чувство какой-то недоговоренности, но Ёсико успокоилась. Поэтому я и не стал продолжать разговор. На самом-то деле выкидыш у Симамура случился на шестом месяце, так что вряд ли осталось секретом, кто это был. Но я не стал этого говорить.

Слух о том, что супруги Симамура твердят о том, что к ним вернулся их прежний ребенок, распространился среди всех наших. Дошел он и до моих ушей.

В разговоре с дочерью я воскликнул «Не может быть!», полагая, что разговор о возвратившемся ребенке – глупость. Однако по размышлении я решил, что это, может быть, не совсем так. В давние времена подобные разговоры никто не счел бы бреднями. Да и сейчас такие люди тоже еще остались. Сами Симамура были, наверное, твердо уверены в том, что их неудавшийся ребенок переродился