Несмотря на беспрецедентную травлю в СМИ, Шалгович не особенно скрывал свои политические взгляды. Его коллега из ГДР Маркус Вольф так передал содержание своей беседы с Шалговичем, произошедшей в июне 1968-го: «…в Президиуме ЦК партии большинство у „правых“, которые сами себя характеризуют как прогрессистов… Дубчек, по его словам, все больше уступает их давлению. На сентябрь намечается созыв съезда, делегатами которого при господствующем ныне давлении избираются только „прогрессисты“, большей частью из интеллигенции. Как сказал мне Шалгович, он и его политические друзья, заклейменные „консерваторами“, без сомнения, не имеют шансов на этом съезде. На мой вопрос, что можно было бы сделать с нашей стороны, заместитель министра растерянно ответил: „Я не знаю“. По его мнению, Павел был движущей силой в деле очернения всех „консерваторов“. Как сказал Шалгович, Павел терроризировал всех неугодных ему сотрудников с помощью печати и телевидения. На повестку дня поставлены дискредитация и психологический террор, и уже почти нельзя быть уверенным в собственной безопасности.

Действительно, против Шалговича и других офицеров министерства внутренних дел шла настоящая кампания по дискредитации. На стенах домов краской рисовали виселицы с их именами…»[635].

О ситуации в МВД ЧССР красноречиво говорит тот факт, что материал о секретной поездке Вольфа в Прагу (его туда пригласил позднее снятый со своего поста начальник чехословацкой внешней разведки Гоуска) немедленно появился в газете Союза писателей «Литерарни листы» под заголовком «Что было нужно генералу Вольфу в Праге?». Вольф без труда вычислил источник утечки секретной информации: «Так как кроме упоминавшихся мною собеседников о визите знал только руководитель отдела активных мероприятий в пражской разведке Борецкий, было не особенно трудно установить источник публикации. В конце концов, именно Борецкий считался лидером „прогрессистов“ в разведке»[636].

КГБ СССР не только следил за ситуацией в Чехословакии, но и пытался как-то на нее повлиять.

В марте 1968 года КГБ СССР начал в Чехословакии операцию «Прогресс». В страну под видом западных туристов к 12 мая приехали около 15 нелегалов советской разведки, пытавшихся наладить доверительные контакты с «либералами» и «реформаторами», чтобы дискредитировать их[637]. По легенде, два нелегала из ФРГ должны были подготовить эмиграцию на Запад известных своими антисоветскими выпадами писателей Яна Прохазку и Вацлава Черного. Прохазка получил письмо, в котором говорилось, что ему грозит опасность и надо срочно уехать в ФРГ (вместо ФРГ его хотели вывезти в ГДР). Но Прохазка знал только чешский язык, и советскому нелегалу, который изображал западного немца, было трудно с ним договориться. К тому же Прохазка находился под личной опекой министра внутренних дел Павла.

Черный, получивший такое же письмо, как и Прохазка, сказал, что никого не боится.

Бывший советник КГБ в ЧССР Борис Наливайко (работал в Праге в 1957-1958 годах) вместе с женой и еще одной супружеской парой был направлен на «отдых» в Карловы Вары с заданием наладить связи со «здоровыми силами» в МВД и госбезопасности. Недовольных «реформаторами» офицеров было хоть отбавляй. Потом Наливайко говорил, что всего в ЧССР (в Прагу, Братиславу, Брно, Остраву) в 1968 году приехали под разным прикрытием более сотни сотрудников КГБ[638].

В мае КГБ через газету «Берлинер Цайтунг», выходившую в столице ГДР, распространил сообщение, что в Праге появилось восемь американских танков. Глава разведки МГБ ГДР Маркус Вольф так описал это в своих мемуарах: «Это „сообщение“ было подсунуто редакции советской стороной без нашего ведома. В действительности в Праге проводились натурные съемки (американского) фильма „Ремагенский мост“. „Танки“ быстро превратились в кучку статистов в американской форме. Тогда я интерпретировал столь несерьезную акцию как признак неуверенности Москвы. Западные собеседники спрашивали меня напрямик, не следует ли предположить, что „утка“ с танками задумана как алиби на случай советской интервенции. Такую возможность я посчитал абсурдом, просто ребячеством»[639].

В СССР положение в чехословацкой армии и органах безопасности вызывало беспокойство на самом высоком уровне.

Так, Косыгин по результатам своих бесед с Дубчеком в мае 1968 года заявил: «Он очень разбросан, неуравновешен, на некоторые вещи он смотрит просто наивно. Например, ему задается вопрос, как у вас дела в армии? – В армии у нас все в порядке, так как большинство командиров дивизий мои личные знакомые. О КГБ вопрос – также полный порядок, отвечает он, а через несколько дней снимают председателя КГБ»[640].

В ответ на советскую критику положения на западных границах Чехословакии командующий пограничными войсками ЧССР генерал-майор Пепрны в конце июля 1968-го заявил, что в этом году задержано на 100 % больше нарушителей, причем 60 % из них – граждане социалистических стран (прежде всего, ГДР и Польши)[641]. Здесь обращает на себя внимание то, что в «нарушители» были зачислены граждане тех стран, руководство которых наиболее жестко критиковало события в Чехословакии.

Всего в первой половине 1968 года в ЧССР приехали 1 835 000 иностранных туристов (за тот же период 1967-го – 867 000). Две трети были из социалистических стран, особенно много жителей соседних Венгрии и ГДР. Восточных немцев прибыло 560 тысяч (на 135 тысяч больше, чем в 1967 году), западных – 123 тысячи (на 20 тысяч больше)[642]. На этом фоне поражала малочисленность советских туристов, которых насчитали за первые полгода 1968 года всего 26 тысяч.

Чехословацкие СМИ на фоне огульной критики социализма подспудно начали противопоставлять периоду после 1948 года «рай» домюнхенской республики, где якобы царили всеобщее благоденствие и демократия. Уже к лету 1968 года критиковать первого президента ЧСР ярого антикоммуниста Масарика стало на публике небезопасно. Особенно эта историческая демагогия действовала на молодежь, не видевшую ни домюнхенской, ни «сталинистской» Чехословакии.

Но те, кто были постарше и не принадлежали, в отличие, например от родителей Вацлава Гавела, к сливкам общества довоенной Чехословакии, имели о домюнхенской республике свое мнение. 2 июля 1968 года «Руде Право» опубликовала отклик своего читателя – рабочего и представителя местного национального комитета в местечке Дольни Поустевны 48-летнего Йозефа Воншовского. Уже привычно оговорившись, что у него и в мыслях нет критиковать «великого гуманиста» Масарика, Воншовский выражал искреннее удивление, как это он, живя до войны в деревне, совсем не заметил той «золотой» демократии, о которой «умные люди» рассуждали в телепередаче 15 июня 1968 года. Тогда вся демократия заключалась в приказах старосты и связанного с ним полицейского вахмистра. Об экономических условиях жизни Воншовский писал так: «…в деревне нищета была еще более ужасной, чем в городе. Сейчас говорят о жилищных проблемах в ЧССР, и это правильно… Но я до сих пор не могу понять, как же при том демократическом правительстве в домюнхенской республике люди жили в разваленных деревянных хижинах с глиняным полом. А несколько сотен семей вообще жило в скальных пещерах, как звери, в то время как помещики белили хлева и конюшни два раза в год»[643].