– Надо уходить, – сказал Каден, бросив еще один взгляд за стену.

На улицах грохотали сапоги, визжала сталь, но солдат видно не было – пока. Пирр не заговаривала об их спасении, но если бы жрица смерти пришла их убить, они были бы уже мертвы.

– Действительно, – согласилась убийца, склонив голову набок. – Течение переменилось. Мои братья и сестры принесли жертву Ананшаэлю, но, судя по звукам, и сами становятся жертвами.

Казалось, такой поворот ее нисколько не волнует.

Каден вслушался в шум боя:

– Откуда ты знаешь?

– Кричат меньше. Приверженцы Ананшаэля умирают молча. – Она пожала плечами. – У них лич, и сильный. Этого мы не предвидели.

Тристе дернулась в ее руках. Пирр выпустила девушку.

– Где третий? – спросила она, оглядывая каменные стены, и голос ее прозвучал по-новому, в нем появился жадный голод. – Длинный Кулак. Я долго ждала нашей встречи.

– Скрылся, – мотнул головой Каден.

Пирр прищурилась:

– Мы шли сюда по вашему следу…

– Он прыгнул в реку четвертью мили севернее.

Присягнувшая Черепу недовольно поцокала языком:

– Какая жалость. Мне не терпелось перерезать ему глотку.

Мешкент в сознании Кадена стягивал и разворачивал кольца, безмолвно рычал.

– Надо уходить, – повторил Каден, не столько торопя убийцу, сколько желая заглушить его бессловесный рев.

Пирр поджала губы, перевела взгляд с него на Тристе, снова на него.

– Полагаю, ты прав, – согласилась она.

– Как уходить? – вскрикнула Тристе, уставившись в пролом.

Огонь угас, зато крики и вопли доносились со всех сторон.

– Полагаю, слишком смело было бы надеяться, что вы потратили этот год не на освоение гончарного ремесла и постельного искусства? – Она повела бровью, затем протяжно вздохнула. – Нет? Тогда действуем по старой схеме.

– Как? – не поняла Тристе.

– Вы бежите со всех ног, – бодро ответила Пирр, – я убиваю.

Адер смотрела на запад с вершины сторожевой башни на старой северной стене. Смотреть на запад было легче, чем на север. На севере не осталось ничего, кроме выжженных развалин, обугленных и рухнувших под собственным весом перекрытий, засыпанных пеплом садиков и улиц, заваленных обломками лавок и конюшен, таверн и храмов. Между ними теперь не было различий. Все, кто несколько дней назад жил там, любил и молился, – все пропали. Хорошо, если перебрались в безопасное место. Может быть, просто умерли, вздернутые на одной из десятка площадей или раздавленные обломками зданий, которых из тупого упрямства не захотели покинуть.

По крайней мере, на стене все было иначе. Древние укрепления Териала кишели, как улей: солдаты складывали ящики со стрелами и запасными копьями, каменщики заделывали трещины и провалы, рабочие висели на веревках по обе стороны стены, стояли на спешно устроенных лесах, низко склонялись на дорожке по гребню, скрепляя старый камень свежей известкой. Адер подняла голову к небу. Старшина каменщиков уверял, что, если дождь пойдет, пока не схватился раствор, все труды пойдут прахом, но тут она ничего не могла поделать. Ургулы не станут ждать погоды.

К ней, озирающей работы с самой высокой башни, пыхтя, влезла Нира и следом Лехав с Кегеллен.

– Если твои засранцы умеют считать, запасов зерна в городе хватит на две недели.

Поглядывая на облака, Адер обдумала сообщение.

– Конечно, запасы придется пополнять, – вещала старуха. – Не столько зерном, сколько рисом, но для бурчащего желудка еда есть еда.

– Шестьдесят процентов этой «еды» поступало с севера Перешейка, – отозвалась наконец Адер. – По крайней мере, в Аннур. С тем, что есть на складе, и ручейком поставок с юга сумеем продержаться три недели.

– Дольше, – возразил Лехав. – Намного дольше. Надо безотлагательно ввести пайки.

Адер повернулась к нему:

– Я только что сожгла дома и кварталы ста тысяч горожан. Я велела им переселиться в склады и бордели, в каждый дом, где есть место свернуться на полу. Удивительно, как город еще не взбунтовался.

– Королева улиц выпустила своих громил, – заметила Нира. – Они…

– Поддерживают порядок, – вставила Кегеллен.

Аказа, в отличие от остальных, считая и саму Адер, не вспотела и не запыхалась. Небесно-голубой шелк ее платья трепетал на горячем ветру. Свободной рукой она похлопала себя по волосам, словно проверяла, не выпали ли заколки и шпильки.

– «Поддерживают порядок», то есть убивают людей, – уточнила Адер, схватившись за голову.

Кегеллен обиженно поморщилась – обдуманно, напоказ.

– Иногда, чтобы спасти людей, их приходится убивать, – пожала плечами Нира.

– Зерно… – снова завел Лехав.

Адер покачала головой:

– Не в зерне дело. Если мы доживем до голода, я это назову победой. Беда в том, что город готов вспыхнуть. Хватит одной красноречивой матери с разбитым сердцем. Одного солдата, увидевшего, как его родной дом сносят, завалив оставшегося внутри старика-отца. Стоит кому-то из этих ублюдков произнести на улице речь – хорошую речь, – люди по южную сторону стены сойдут с ума, и головорезов Кегеллен на всех не хватит. – Она шумно выдохнула. – Нам не придется ждать Балендина и ургулов. К их приходу от Аннура останется кровавая каша.

На сей раз Нира не нашла ответа. Она смотрела вниз, на пожарище, и Адер угадывала, что видит атмани не свежие руины, а опустошения собственной войны, закончившейся тысячу лет назад.

– Людям нужна надежда, – нарушил затянувшееся молчание Лехав.

Адер встретила его взгляд:

– Тогда начинайте раздавать. В величайшем городе мира точно найдется несколько складов, под крышу забитых надеждой.

– Остроумно и легкомысленно, – укорил солдат. – Такой ответ не подобает пророчице Интарры.

– Интарра! – От горечи на языке имя прозвучало скорее бранью, чем молитвой. – Где твоя богиня, когда так тебе нужна?

Лехав стиснул зубы.

– Вот от таких ваших вопросов люди и теряют надежду, – заметил он.

– Они потому теряют надежду, – огрызнулась Адер, – что я сожгла их сраные дома, а ургулы спешат завершить начатое.

К удивлению Адер, ответила ей Нира, а не Лехав.

– Он прав, – сказала старуха. – Богиня нужна людям не тогда, когда столы ломятся от яств, а ночью ждет теплая постель. Она нужна, когда пересыхают колодцы. Когда гаснут все огни.

– Мне она тоже нужна! – зарычала Адер.

Она заново ощутила жар, опаливший кожу у Негасимого Колодца, она могла провести пальцем по шрамам. Но что толку от жара и шрамов, когда надо отстоять город? Где молнии, разметавшие бы несчетные вражеские полчища? Где сила, способная расплавить землю и вбить в нее войско? Свет своих глаз сейчас представлялся ей просто… светом. Он едва ли озарит рукопись в темной комнате и никак не спасет от гибели город.