падая на пол и не до конца понимая, что вернулся в реальность. — Иган, стойте! Смотрите! — И он, оттопырив палец, указал на сейф.

— Вот это да! — Иган в изумлении попятился и опустил руку с контрактом. — Штумм, гляньте-ка! Что это?!

Штумм, едва не выхвативший бумаги у Игана, среагировал на его тон и обернулся, ожидая увидеть за спиной нечто ужасное.

Теперь все взгляды были прикованы к сейфу. На мгновение в библиотеке воцарилась гробовая тишина, а чуть позже ее разорвал душераздирающий крик:

— Максль!

Доктор Крафт бросился к развороченному темпоральным взрывом сейфу, и его вытянутые руки прошли сквозь стальные стенки, словно те были сделаны из воздуха. Как это ни парадоксально, доктор далеко не сразу понял, что в первый и последний раз лицезрел кульминацию дела всей своей жизни, ибо его внимание было приковано к широкой ухмылке зеленого Максля и его волновало лишь воссоединение с дражайшим лягушонком.

Совсем иначе все это выглядело в глазах шефа Игана, потому что Максль сидел на приличной груде золотых кругляшей, стиснутых в прямоугольник невидимыми стенками сейфа.

— Это коллекция монет, — задумчиво сказал Иган, — но, если мне не изменяет память, вы сообщили, что эти монеты украдены. — С каменеющим лицом он медленно повернулся к С. Эдмунду Штумму. — Хм. По-моему, я все понял. Да-да, я все понял!

— Чушь! — взбесился Штумм. — Нелепица! Понятия не имею, как… как… — Его голос стих, а физиономия превратилась в картину маслом, посвященную виноватому смятению и крушению надежд.

— Что происходит? — осведомилась Клэр, повысив голос до неразборчивого писка. — Вы только посмотрите на сейф! У меня от него голова кружится. Похоже, я… вот-вот упаду в обморок!

— Ничего страшного, милая. — Оуэн ласково обнял ее. — Просто не смотри туда. Вполне естественно, что у тебя закружилась голова, но через пару минут сейф станет таким же, как прежде. Интересно почему? Темпоральная память металла? Или он просто догонит себя во времени?

Никто не обратил внимания на эту сумбурную речь, ведь все глаза следили за тем, как медленно сгущаются стенки металлического куба, — все, за исключением фотоэлектрических линз юрисконсульта. Хорошенько откашлявшись, тот шагнул вперед:

— Шеф Иган, вы не могли бы передать мне контракт?

— Контракт! — вскричал Штумм, призванный к жизни этим магическим словом. — Он мой! Иган, требую вернуть его мне!

— Какой контракт? — Иган завел руку с бумагами за спину, медленно повернул массивную голову к Штумму, встал спиной к Оуэну, и листы многозначительно вздрогнули, точно хвост трясогузки-альбиноса.

Пальцы Оуэна сомкнулись на документе. Иган разжал руку и тайком показал Оуэну оттопыренный большой палец: дескать, все в порядке. Адвокат, по всей видимости не заметивший этой побочной сцены, вложил чек с банковской гарантией в вялую ладонь Штумма.

— Ах да, контракт, — произнес Оуэн поверх ароматных соломенных кудряшек, что прижимались к его щеке. — Он у меня, дядя Эдмунд. Заключен, подписан и заверен свидетелями. Теперь нам с Клэр пора идти. Кстати говоря, я увольняюсь. Уверен, что у вас с шефом Иганом найдется множество тем для разговора. Великое множество!

После этого тишину нарушала только грубая брань С. Эдмунда Штумма.

Читателю будет приятно узнать, что Штумма беспощадно преследовали в судебном порядке, а потом с большим позором изгнали из Лас-Ондаса.

Что касается Фреда Игана, он остался шефом полиции и занимает эту должность по сей день — к вящему удовольствию старых дам, малых детей и пьянчужек, которых он вечерами деликатно развозит по домам.

Доктор Крафт и его любимый Максль вернулись домой в Коннектикут, где погрузились в новые эксперименты с тессерактом, хотя, разумеется, так и не добились вменяемых результатов.

В-предпоследних, фильм «Леди Пантагрюэль» пользовался огромным успехом у публики, хоть и не у самой искушенной. Для наших молодоженов — Клэр и Питера — он послужил отправной точкой длительных и плодотворных карьер актрисы и ее менеджера. У четы Оуэн уже двое прекрасных детей, и родители надеются, что семейство продолжит расти.

Наконец, Дрема, Истома и Сон обзавелись более надежным якорем, защищенным от некомпетентного вмешательства, и продолжают бороздить просторы паравремени, исследуя славное прошлое.

Тут и сказочке… конец?

Детский час

Он сидел на скамье в маленьком скверике перед зданием администрации, глядя, как длинная стрелка часов над дверью начальника военной полиции рывками приближается к семи. Как только часы пробьют, он войдет в эту дверь, поднимется на один лестничный пролет и по длинному коридору пройдет в комнату, где сидит в ожидании лейтенант Дейк. Этот вечер ничем не отличался от многих других вечеров, точно таких же.

Впрочем, нет. Быть может, сегодня все закончится. Лессинг надеялся, что так и будет. Что-то начало шевелиться за выстроенными в его мозгу стенами, и, возможно, этим вечером дверь, которая так долго не поддавалась манипуляциям умелого гипнотизера, наконец-то откроется. И не просто откроется, а широко распахнется и выдаст секреты, о которых не догадывался даже сам Лессинг.

Лессинг хорошо поддавался гипнозу. Лейтенант Дейк обнаружил это еще во время учебных экспериментов в области психонамики: этот поразительный метод позволял солдату снижать восприимчивость своего тела к боли и голоду, если они становились невыносимыми. В процессе обучения иногда открывался доступ в самые темные и заброшенные коридоры разума, но такие блоки, как у Лессинга, встречались крайне редко.

Все обычные тесты он прошел успешно. Тест на полную неподвижность, на понижение восприимчивости, на перенесение центра тяжести, на постгипнотическую реакцию — все было в пределах нормы; тут Лессинг вел себя как обычный человек. И все же один барьер в мозгу держался непоколебимо. Три месяца жизни были схоронены за несокрушимыми стенами, возведенными некогда кем-то неизвестным. И явно с помощью того же гипноза.

Самым странным было то, что, приходя в себя, он отчетливо помнил эти три месяца, тогда как под гипнозом они просто не существовали. Под гипнозом он уже не вспоминал, что два года назад, в июне, июле и августе, вел абсолютно нормальный образ жизни. Находился в Нью-Йорке, был гражданским человеком, работал в рекламном агентстве и жил самой заурядной жизнью, которая продолжалась какое-то время после 7 декабря 1941 года. На первый взгляд эти три месяца не включали в себя ничего такого, что могло бы заставить его загипнотизированную память с таким упорством демонстрировать пустоту.

Тогда-то и начались долгие поиски, зондирование, манипулирование разумом Лессинга — словно перестраивали некий сложный механизм или массировали изнуренные, атрофированные мышцы, чтобы вернуть их к жизни.

До недавних пор плотина держалась. Но этим вечером…

Первый удар из семи разнесся в вечернем воздухе. Лессинг медленно поднялся, ощущая непривычную для него легкую панику. «Сегодня