Я вытащила древний магнитофон и вставила в него кассету BASF.

* * *

Пока мы стояли на перекрестке, пережидая поток машин на перпендикулярной нам четырехполосной улице, пальцы Венди Хангер барабанили по рулю. Обручального кольца на руке не было. Включился зеленый свет, но Венди не сразу это заметила и тронулась, только когда посигналил стоявший за нами грузовик. Машина нервно дернулась, Венди побормотала: «Ох, черт побери! «Шевроле», зажигание!» – и мы наконец двинулись дальше, миновали большой железнодорожный вокзал и выехали за пределы Покипси.

– Далеко отсюда до Блитвуда? – спросила я.

– Минут тридцать-сорок.

Венди Хангер сунула в рот пластинку никотиновой жвачки; при каждом движении челюстей на губах у нее вздувались пузырьки довольно противного цвета. Извилистая дорога с обеих сторон была обсажена деревьями, на которых вот-вот должны были раскрыться почки. Дорожный знак гласил: «РЕД ХУК – 7 МИЛЬ». Мы обогнали пару мотоциклистов, и Венди Хангер наконец набралась мужества:

– Доктор Фенби, могу я… хм… задать вам один вопрос?

– Спрашивайте.

– Вам, может, покажется, словно у меня крыша поехала…

– Ничего, мисс Хангер, тут вам повезло: я – психиатр.

– Вам ни о чем не говорит имя Маринус?

Вот этого я уж никак предвидеть не могла. Мы не скрываем наших истинных имен, но и не объявляем их во всеуслышание.

– А почему вы спрашиваете?

Дыхание Венди Хангер стало прерывистым.

– Не знаю, откуда я это имя узнала, но я его узнала. Послушайте, мне… мне… извините, но мне нужно на воздух.

За следующим поворотом оказалась небольшая стоянка с деревянной скамейкой и видом на лесистый прибрежный склон реки Гудзон. Венди Хангер свернула на эту стоянку. По ее исказившемуся лицу градом катился пот, глаза были вытаращены. Дельфинчик с освежителем воздуха раскачивался все слабее.

– Вы знаете некого Маринуса… или Маринус… или это вы и есть?

Мотоциклисты, которых мы недавно обогнали, пронеслись мимо.

– Да, в некоторых кругах я действительно известна под этим именем, – сказала я.

Ее лицо задрожало. Я обратила внимание, что щеки у нее все в рытвинах и шрамах – последствия могучего подросткового акне.

– Будь я проклята! – Она потрясла головой. – Но ведь вы же, черт возьми, вряд ли могли тогда уже родиться! Господи, нет, мне действительно необходимо покурить.

– Не отягощайте стрессом работу ваших бронхов, мисс Хангер. Лучше воспользуйтесь жвачкой. Итак, я жду ваших объяснений.

– Это не какое-то… – Она нахмурилась. – …Это не подстроено? Вы не выдаете себя за…

– Я бы хотела, чтобы вы мне все разъяснили, а то я никак не пойму, что происходит.

На лице Венди Хангер промелькнули подозрения, гнев и недоверие, но ни одно из этих чувств явно так и не одержало верх.

– Ладно, доктор. Вот вам моя история. В молодости, это еще в Милуоки было, я совсем сошла с рельсов. Семейные разборки, развод… насилие. Моя сводная сестра вышвырнула меня из дома, и под конец мамаши кидались через дорогу разбирать своих детишек, лишь бы они ко мне не подошли. Я была… – Она вздрогнула. Старые воспоминания все еще больно жалили ее душу.

– Наркоманкой, – спокойно сказала я. – Но это всего лишь значит, что вы сумели из этого выбраться и остаться в живых.

Венди Хангер уныло пожевала свою жвачку, потом сказала:

– Думаю, вы правы. Однако в 1983 году на Новый год огоньки светились так красиво – господи, тогда-то я выжить и не надеялась! Я, можно сказать, уже ударилась о самое дно. Короче, я вломилась в дом к моей сводной сестре, отыскала ее снотворное и проглотила все таблетки, что были в этом гребаном пузырьке, да еще и пинтой пива запила. Когда я отключилась, по телевизору шел этот фильм «The Towering Inferno»[231]…Вы его видели? – Прежде чем я успела ответить, мимо нас на бешеной скорости промчался спортивный автомобиль, и Венди Хангер сильно вздрогнула. – А очнулась уже в больнице, с трубками, торчавшими у меня из живота и из горла. Оказывается, сосед моей сводной сестры услышал включенный телевизор, зашел, чтобы его выключить, нашел на полу меня и сразу же вызвал «Скорую помощь». Люди думают, что снотворное действует безболезненно, но это неправда. Я и понятия не имела, что живот может так болеть. Я засыпала, просыпалась и снова засыпала. Затем я проснулась уже в приюте для престарелых и от этого чуть окончательно не спятила, потому что мне показалось, что я пробыла в коме лет сорок и успела стать древней старухой, – Венди Хангер горько усмехнулась. – Но там была одна женщина, и она часто приходила ко мне и сидела у моей постели. Я даже не знала, кто она – медсестра, или тоже пациентка, или волонтер. Она брала меня за руку и спрашивала: «Почему вы здесь оказались, мисс Хангер?» Я и сейчас слышу ее голос. «Почему вы здесь оказались, Венди?» Она говорила вроде как немного смешно, с каким-то таким акцентом… в общем, не знаю, из какой она была страны: вроде бы и не черная, но и не совсем белая. Она была похожа… вроде как… на такого грубоватого ангела, который, впрочем, никогда не станет ни обвинять тебя, ни судить за то, что ты сделала, или за то, что жизнь сделала с тобой. И я… сама себе удивляясь, вдруг стала рассказывать ей о себе такое… – Венди Хангер умолкла, изучая тыльную сторону своих ладоней, – …чего никогда и никому не рассказывала. Мы и не заметили, как проговорили до полуночи. И вдруг эта женщина улыбнулась и говорит: «Ну, теперь у тебя все худшее позади, Венди. С Новым годом!» И… я просто, черт побери, разревелась, как корова, сама не знаю почему.

– Она сказала вам, как ее зовут?

В глазах Венди блеснул вызов, но она не ответила.

– Может быть, ее звали Эстер Литтл, а, Венди?

Венди Хангер с силой вдохнула и затаила дыхание.

– Она сказала, что вы это поймете. Да, так она и сказала. Но ведь вам в 1984 году… вы тогда были совсем девочкой. Что же это происходит? Как… о господи!

– А Эстер Литтл не просила вас что-нибудь мне передать?

– Да, да, доктор! Она попросила меня – бездомную наркоманку, совершившую попытку самоубийства, с которой она была знакома всего несколько часов! – передать некое послание своему коллеге по имени Маринус. Я… я… я… я спросила: «А Маринус – это христианское имя, или прозвище, или ни то ни другое?» Но Эстер Литтл сказала: «Маринус – это Маринус» и велела мне передать вам… велела передать вам…

– Я слушаю, Венди. Продолжайте.

– «Три в День Звезды Риги».

Весь мир притих.

– «Три в День Звезды Риги»?

– Да. И больше ни слова. Вот так, слово в слово. Ни больше ни меньше.

Венди всматривалась в мое лицо.