досталась та комната, куда он сейчас поместил Черри и парня, которого, если верить Черри, Малыш называл Графом. Джентри настаивал на том, что Фабрика принадлежит ему, поскольку он пришел сюда первым и подвел электричество без ведома «Комиссии». Но Слик делал на Фабрике множество дел, которые Джентри не желал делать сам. Например, добывал продукты. Или если случится серьезная авария, если закоротит провода или засорятся фильтры – именно у Слика были нужные инструменты и он делал весь ремонт.

Джентри не любил людей. Последнее время он дни напролет проводил со своими деками, периферией и голопроекторами, и наружу его выгонял только голод. Слик не понимал, чего именно добивается Джентри, но завидовал такой одержимости. Никто не докапывался до Джентри. Малыш Африка ни за что не докопался бы до него, потому что Джентри не понесло бы в Атлантик-Сити и он не вляпался бы в такое дерьмо и в долги к Малышу Африке.

Слик вошел в свою комнату без стука. Черри обмывала грудь парня губкой. На руках у нес были белые одноразовые перчатки. Из той комнаты, где готовили еду, она принесла газовую плитку и теперь грела воду в стальном бачке смесителя.

Он заставил себя посмотреть на синюшное лицо на носилках; дряблые губы раскрыты ровно настолько, чтобы были видны желтые зубы курильщика. Лицо улицы, лицо толпы, такое можно встретить в любом баре.

Черри подняла глаза на Слика.

Слик присел на край кровати; накануне девушка расстегнула его спальный мешок и, развернув наподобие простыни, подвернула под темперлон.

– Есть разговор, Черри. Надо с этим что-то решать, понимаешь?

Она выжала губку над миской.

– Как ты связалась с Малышом Африкой?

Она опустила губку в зиплок и убрала пакет в черную нейлоновую сумку из ховера Малыша. Глядя на нее, Слик вдруг понял: в том, что она делает, нет ни одного лишнего движения, похоже, ей даже не приходится задумываться, что делать дальше.

– Ты «У Моби Джейн» знаешь?

– Нет.

– Придорожный дансинг с мотелем на центральной трассе. Мой друг был там управляющим, рулил заведением уже с месяц до того, как я к нему перебралась. Моби Джейн – это просто здоровенная туша; торчит в задней комнате клуба в своей цистерне, как поплавок, а в вену ей капает очищенный кокс – с души воротит. Так вот, я и говорю, приехала я туда со своим дружком Спенсером, тем самым управляющим, потому что у меня были неприятности с моим дипломом в Кливленде и я не могла тогда работать…

– Какие неприятности?

– Обычные. Ты хочешь дослушать или нет? Так вот, Спенсер заранее рассказал мне, что там за дикий бардак с владелицей, ясно? Последнее, чего бы мне хотелось, – это чтобы кто-нибудь прознал про мой диплом медтеха. Иначе меня тут же заставили бы менять фильтры и накачивать кокаином двухсоткилограммовую тушу галлюцинирующей психопатки. Так что меня поставили обслуживать столы, разносить пиво и все такое. Ладно, это меня устраивало. Музыка у них была неплохая. Вообще-то, местечко не для слабонервных, но все было норм, пока все знали, что я со Спенсером. Но однажды я просыпаюсь, а Спенсера нет. Потом выясняется, он исчез с их деньгами. – Не переставая рассказывать, она вытирала грудь «спящего» толстым комом впитывающего волокна. – Сперва они меня немного побили. – Подняв на Слика глаза, Черри пожала плечами. – А потом сказали, что сделают со мной дальше. Скрутят мне руки за спиной и посадят в цистерну к Моби Джейн, потом запустят ее капельницу на всю катушку, а ей скажут, что мой дружок ее обнес… – Она бросила сырой ком в таз. – И вот они закрыли меня в стенном шкафу, чтобы я наглядно все себе представила заранее. Вдруг дверь открывается, и на пороге – Малыш Африка. До тех пор я его никогда раньше не видела. «Мисс Честерфилд, – говорит он, – у меня есть причины считать, что до последнего времени вы были зарегистрированным медицинским техником».

– То есть он предложил тебе работу?

– Предложил? Черта с два! Он просто проверил мои бумаги и увез меня оттуда. Вокруг мотеля не было ни души, и это в субботний вечер. Вывел меня на стоянку, где нас ждали этот его ховер с черепами и двое больших черных парней. Да я, черт побери, была готова на все, только бы подальше от этой цистерны.

– А наш друг уже был в кузове?

– Нет. – Она стягивала перчатки. – Африка велел мне отвести ховер обратно в Кливленд, куда-то на окраину. Дома большие и старые, а газоны все вытоптаны. Африка направился к тому, где было полно охраны, думаю, к своему собственному. Вот этот, – она подоткнула синий спальный мешок под подбородок неизвестного, – лежал в спальне. Мне было сказано начинать немедленно. Африка сказал, что хорошо заплатит.

– И ты знала, что он привезет тебя сюда, на Пустошь?

– Нет. По-моему, он сам этого не знал. Что-то стряслось. Он ввалился на следующий день и сказал, что мы уезжаем. Похоже, его что-то напугало до чертиков. Вот тогда он и назвал его Графом. Потому что был зол и, думаю, перепуган. «Граф и его треклятый „Эл-Эф“» – так сказал он.

– Его что?

– «Эл-Эф». Низкочастотник[69].

– Что это?

– Наверное, вот это. – Она указала на матовый серый блок, установленный в изголовье носилок.

7

Там нет никакого там[70]

Она представила себе, что Свифт уже ждет ее на веранде, в твиде, которому он отдавал предпочтение лос-анджелесской зимой: пиджак и жилетка сотканы разным узором, «селедочная кость» и «собачий клык». Хотя, наверное, шерсть одна и та же, а то и с одной и той же овцы, годами пасущейся на одном и том же склоне холма. И весь имидж от начала и до конца срежиссирован командой визажистов, скрывающейся в комнатке над одним лондонским магазинчиком на Флорал-стрит, где она никогда не бывала. Они подбирали ему полосатые рубашки, хлопок покупали в Париже у «Шарве»; они создавали его галстуки, заказывая шелк в Осаке, – и чтобы обязательно с вышитой вязью из крохотных логотипов «Сенснета». И все же почему-то он вечно выглядел так, будто его одевала мамочка.

Веранда пуста. «Дорнье» повисел над ней, потом скользнул к своему гнезду. Ощущение Маман Бригитты все еще не покидало Энджи.

В белой кухне Энджи отскребла с лица и рук запекшуюся кровь. А в гостиной у нее возникло такое чувство, будто она видит это место впервые. Крашеный пол, позолота на рамах, гобеленовая обивка стульев эпохи Людовика XVI, театральным задником – кубистский