– Это неправда, – твердо сказал Алессандро. – Если он точно знает, где находится, то ему должно быть известно, что линия надежных крюков вбита до самого низа. Я знаю этот склон Шаттенхорна. Он на линии спуска.

– Зачем же ему врать?

– Думает, что любого, кто пойдет за ним, убьют.

– Он прав, и майор запретил туда идти.

– Позволите глянуть в бинокль?

В сумраке Алессандро разглядел знакомую расщелину, которая поднималась чуть ли не на тысячу метров, и в свете удаляющихся осветительных ракет прошелся взглядом по высокому траверсу до уступа, где раненый проводил вторую ночь, если еще не умер.

– Плохо, – признал Алессандро. – Мне его оттуда не снять.

– Холод добьет его, если уже не добил, – сказал офицер. – Прошлой ночью его спросили, не позвать ли священника, так он ответил отказом. Мы подумали, что ему ни к чему отпущение грехов, передаваемое миганием свечи в темноте, но он отказался не по этой причине. Через какое-то время начал сигналить вновь, и мы едва поверили своим глазам.

– Почему? – спросил Алессандро.

– Ему нужен раввин. Можешь себе представить – еврей в рядах альпийских стрелков? Просто невероятно.

* * *

Пересекая в тумане широкое снежное поле, Алессандро думал о том, что на этот раз армия не отправит его в «Звезду морей», а просто поставит к ближайшей стенке и расстреляет. Но, учитывая обстоятельства – утерянный навык скалолазания и вражескую стрельбу, – не сомневался, что такой возможности у нее не будет.

Круг замкнется для всех, кроме Лучаны, которая выживет и родит детей, сильных, как жеребчики. Война для них станет сказкой или сном, Алессандро и все остальные – призраками, туманными изображениями на фотографиях, которых люди вскоре не смогут разглядеть, даже если будут на них смотреть.

Хотя его придавливали к земле двести пятьдесят метров веревки и прочее снаряжение, снежное поле он пересекал быстро. Куртку альпийских стрелков сменил на свитер, но не мерз, пребывая в постоянном движении. В разрыве тумана увидел, как ему показалось, австрийский патруль, медленно пересекающий его тропу, по пути вниз, достаточно далеко, чтобы размером не превышать винтовочный патрон. На миг они вынырнули из тумана и тут же исчезли.

Чтобы избежать встречи с ними, ему следовало взять вправо и позволить им продолжать путь влево, но он торопился и не возражал против того, чтобы схлестнуться с врагом. Вытащил револьвер, который уже опробовал на наблюдательном посту. Не сбавляя шага, двинулся к ним. Увидев его, они остановились. Не понимали, в чем дело: он один, тяжело нагружен, идет быстро, не пытается спрятаться, к тому же – это они разглядели, когда он подошел близко, – у него нет винтовки.

Они решили, что он один из них, а может, какой-то безумный нейтрал, индонезиец или перуанец, пересекающий зону боевых действий в зимнюю ночь, и не встревожились: он один, их четверо, все с винтовками, а он – без.

– Эй! Эй! – закричали они. Потом, поскольку он не ответил и продолжал идти, переглянулись, все в теплых куртках с капюшонами, и разом решили, что лучше его пристрелить.

В ту самую секунду, когда начали снимать винтовки с плеч, Алессандро вскинул револьвер и открыл огонь.

Они покатились вниз по склону и, когда он пересекал их следы, были уже очень далеко. Бросившись на снег, открыли стрельбу по Алессандро, но того уже скрыли облака, а когда рассеялись, его силуэт затерялся на фоне черного неба.

До стены он добрался в одиннадцать вечера. Без промедления снял ремень с револьвером, надел и закрепил на ногах и талии обвязку, разместил снаряжение, съел шоколадку, глотнул воды, надел перчатки из оленьей кожи с шерстяной подкладкой, достаточно теплые и позволяющие чувствовать скалу. Начал подъем в надежде, что дно и уступы тысячеметровой расщелины будут в достаточной степени свободны от снега.

Требуются недели, не месяцы, чтобы освоить скалолазание. В противном случае уходит слишком много энергии, когда прижимаешься к скале, выискиваешь прочную опору, стремишься хоть немного расслабиться и не бояться. Со временем альпинист находит общий язык с горами, может без особых усилий проделывать все, что раньше выжимало до последней капли, и все по одной простой причине: высота постепенно теряет значение. На краю пропасти глубиной в две тысячи метров он чувствует себя так же комфортно, как в плетеном кресле на Капри, потому что есть возможность обрести уверенность в себе, свойственную горным козлам, которые могут часами стоять на крошечном уступе над бездной.

Алессандро практически сразу почувствовал именно такое состояние души. Он не мерз, несмотря на холод и островки снега, которые хрустели, когда он перебирался через них. Чем быстрее он поднимался, тем жарче ему становилось. Лицо пылало, подкладка перчаток намокла.

Его окружала темнота, и он мало что видел над собой, но все-таки достаточно, чтобы продвигаться вверх по скале, которая казалась такой удобной, крепкой и знакомой. Лишь когда приходилось пользоваться ледорубом, чтобы пересечь островок слежавшегося снега, который иначе не отлеплялся от камня, он понимал, что какое-то время совсем ни о чем не думал, и, словно пробуждаясь от сна, начинал вновь оценивать свои шансы и представлять, что он сумеет опустить Рафи вниз. Он вонзал ледоруб в снег, который поблескивал под светом звезд, и вновь проваливался в блаженное состояние, где не было места мыслям или надежде, а оставалось только движение и удаль.

* * *

Задолго до войны Алессандро и Рафи придумали систему страховки для одиночного восхождения. Будь у него время, он бы воспользовался ею по ходу подъема, но он пытался добраться до Рафи как можно скорее и хотел на заре оказаться так высоко, чтобы орудия австрийцев могли достать его лишь на отдельных, наиболее открытых участках маршрута.

Альпинист вправе подниматься без страховки, пока не почувствует, что она необходима. Тогда он вбивает в скалу крюк и цепляет к нему специальный карабин с двумя петлями из ленты, натянутыми перпендикулярно от центра защелки до места смыкания и к скобе карабина. Веревка бежит между петлей ленты, где она крепится к скобе, и точкой, где защелка прижимается к скобе. Если альпинист падает, веревка разрывает нижнюю ленту, возвращает карабин в правильное положение и позволяет защелке захлопнуться. В отсутствии падения резкий рывок сверху разрывает ту же ленту, проводит веревку мимо защелки, располагает вторую петлю из ленты на отверстии крюка так, что еще один рывок разрывает ее и освобождает карабин. Вторая петля всегда будет расположена должным образом, потому что рюкзак и веревки, свисая с карабина на короткой петле, обеспечивают сопротивление и возвратную силу.

При разрыве второй петли защелка закроется, и к альпинисту вернется все, за исключением крюка, вбитого в скалу. Его возможности ограничены только количеством крюков, но он может подняться только на пять метров от предыдущей страховки, потому что падение с высоты более десяти метров вырвет крюк из скалы, порвет веревку или сломает позвоночник.