Другая официозная газета «Morning post» от 1 февраля 1803 г. отличилась в глумлении над первым консулом, назвав его «не подпадающим ни под какие определения существом: полуафриканцем, полу- европейцем, средиземноморским мулатом». «Для английских карикатуристов, - отметил в связи с этой публикацией Винсент Кронин, - стало излюбленной манерой рисовать его (Наполеона. - Н. Т.) желтокожим пигмеем с огромным носом, так что капеллан английского посольства, прибывший в Париж, был несказанно удивлен, когда обнаружил, что Наполеон “хорошо сложен и красив”»[1667].

Главное, Англия давала тогда пристанище французским роялистам во главе с их вождем Карлом д’Артуа (будущим королем Франции под именем Карл X) и, что еще важнее, вандейским мятежникам, бандитам-шуанам, заговорщикам-террористам, вроде Жоржа Кадудаля, неоднократно пытавшимся убить первого консула. «Их заговоры делались на английские деньги, на английских судах они ездили во Францию»[1668].

Демонстративным, фактически провокационным вызовом французскому правительству стало решение английских верхов назначить своим чрезвычайным и полномочным послом в Париже Чарльза Уитворта. Если посол Французской республики в Лондоне Антуан Франсуа Андреосси был, по мнению англичанина В. Кронина, «настроен к Англии миролюбиво и благожелательно»[1669], то Уитворт (кстати, близкий друг лорда Гренвила) открыто выступал против Амьенского мира и не скрывал своей патологической ненависти к Франции[1670]. Для Наполеона всего нетерпимее был тот факт, что Уитворт финансировал убийство Павла I, загубив тем самым в зародыше франко-русский союз, а теперь этот спонсор цареубийц официально представлял в Париже Англию. «В его собственный дом засылают убийц!» - так, по мнению А. 3. Манфреда, мог воспринять Наполеон прибытие в его резиденцию посла Уитворта[1671]. К тому же Уитворт прибыл в Париж вместе с женой, надменной герцогиней Дорсет (которую даже англичане называли «спесивой дурой»), и эта супружеская чета «при любой возможности выказывала свое пренебрежение правлением консулов»[1672].

Однако известная доля вины за разрыв Амьенского мира лежала и на первом консуле Франции. Воевать с Англией он не хотел - это вынужден был признать даже Уитворт. «Я замечаю у Бонапарта, - сообщал он в Лондон, - сильное желание продолжить переговоры и по возможности избежать разрыва»[1673]. Но внешнеполитическая активность Наполеона даже в тех случаях, когда она непосредственно не затрагивала интересов Англии, настораживала, раздражала, а то и пугала английские власти - и не без оснований. Первый консул хозяйничал в Голландии, Пьемонте, Швейцарии как в «сторожевых» по отношению к Франции государствах, навязывал свою волю германским князьям. Когда же он приступил к созданию французской колониальной базы в Сан-Доминго и Луизиане, а в особенности после того, как в апреле 1803 г. командировал генерала Ш. М. Декана в Индию с заданием привлечь вождей индийских племен к совместной борьбе против англичан[1674], партия войны в Англии забила тревогу.

Все это уже предвещало разрыв, но главным камнем преткновения в англо-французских отношениях и поводом к войне стал вопрос о Мальте. В соответствии с условиями Амьенского договора от 27 марта 1802 г. Англия обязалась к сентябрю того же года оставить Мальту, вернув ее Мальтийскому ордену, а Франция - эвакуировать свои войска из Таранто. Французы ушли из порта и залива Таранто досрочно, но англичане и в феврале 1803 г. еще оставались на Мальте. Король Георг III и его министры выказывали, по признанию лорда В. Бэкингема, «сильнейшее стремление к войне»[1675] и не желали отказываться от Мальты, рассчитывая при этом на поддержку России.

Такой расчет имел под собой некоторые основания. Государственный канцлер и министр иностранных дел Российской империи граф А. Р. Воронцов 12 (24) марта 1803 г. специальной депешей обязал российского посла в Лондоне графа С. Р. Воронцова (своего родного брата) «удостоверить правительство английское, что мы не откажемся от общих мер с Англией, когда прямо убеждены будем, что момент опасности для спокойствия Европы приближается». К депеше была приложена записка Александра I: «Я нахожу, г-н граф, соображения, изложенные в вашей депеше к г-ну Вашему брату, совершенно справедливыми»[1676].

С. Р. Воронцов, и ранее именно так «удостоверявший» англичан, теперь явно переусердствовал в этом. По авторитетному мнению А. М. Станиславской, он «столь рьяно уговаривал английское правительство не отдавать Мальту, что даже его англофильствующий брат, канцлер Александр Романович, остался недоволен»[1677]. Зато английский министр иностранных дел граф Д. Р. Гоуксбери уверовал в то, что Россия одобряет позицию Англии относительно Мальты и поддержит ее в случае войны с Францией. Русский посол в Париже А. И. Морков уже 24 марта (5 апреля) 1803 г. уведомил А. Р. Воронцова: «Англия стремится скорее начать войну»[1678], а французский посланник в Петербурге генерал Г. М. Гедувиль 12 (24) апреля информировал Ш. М. Талейрана, что сам Александр I «искренне желает» примирения Англии и Франции, но подвержен англофильскому влиянию Моркова и братьев Воронцовых[1679].

В такой ситуации на дипломатическом приеме 13 марта 1803 г. Наполеон в присутствии двух сотен гостей устроил Чарльзу Уитворту знаменитую «сцену гнева», разыгранную, по мнению Е. В. Тарле, «в качестве последней пробы, последней попытки устрашения»[1680]. Шагнув к Уитворту, он прикрикнул на него, словно на своего камердинера: «Итак, вы решились воевать?!» Потом, обращаясь уже ко всем присутствующим (А. Кастело выделяет: «к представителям России») и не скрывая раздражения, первый консул заявил: «Англичане хотят войны, но если они первыми обнажат меч, я последним вложу его в ножны!» Пока дипломаты приходили в себя от шока, вызванного этой, непривычной для них, «сценой гнева», Наполеон вновь обратился к Уитворту в еще более жестком тоне: «Нужно уважать статьи Амьенского договора! - гремел он, не давая послу вымолвить ни слова в ответ. - Горе тем, кто не уважает договоры! Они будут ответственны перед всей Европой!» Отвернувшись от Уитворта, первый консул почти прокричал: «Мальта или война!» - и с этими словами вышел из зала.