что с ним случилось. Сержант оставался при нем, пока не убедился, что он не свалится со стула, а потом отступил на три шага назад и взял под опеку уже всех троих.

Смит раздал им блокноты, которые принесла Анна-Мария, достал из кармана свой и положил его на Столик возле Крамера.

— Если они те, за кого себя выдают, — сказал он вполголоса, — естественно ожидать, что они напишут имена, адреса или явки наших агентов в Англии и британских агентов, внедренных нашими людьми на континенте. — Он многозначительно помолчал. — А потом мы сравним их данные со списком в моем блокноте.

— Да, тут они мигом засветятся, — протянул Крамер. — Высший пилотаж, дорогой капитан Шмидт, то есть Смит, — слабо улыбнувшись, поправился он. — Боюсь, я немного не в себе. Но, скажите, капитан, — он постучал пальцем по блокноту, — вы не слишком рискуете, держа при себе списки? И вообще, это ведь нарушение инструкции.

— Конечно, нарушение. Но кто выпускает инструкции, тот их и отменяет. Неужели вы полагаете, что я осмелился бы на такое без санкции сверху? Можете удостовериться у адмирала.

— Смит жестом показал на телефон.

— Так я и думал, — удовлетворенно улыбнулся Крамер и обернулся к сидящим за столом. — Ну, вы все слышали?

— Тут все же что-то не так, — начал было Каррачола.

— Да уж, поистине что-то не так, — перебил его Крамер.

— Я не сомневаюсь в том, кто такой Смит, — уныло продолжил Каррачола, — он оправдался по всем пунктам. Но тут чудовищная ошибка…

— Которую совершили вы, — оборвал его Смит.

— Пишите, — скомандовал Крамер. — Хартманн!

Хартманн выступил вперед, держа наготове дубинку. Трое мужчин склонились над столом и принялись писать.

Глава 8

Кафе в оружейной почти опустело. Его покинули последние солдаты, которых два сержанта увели на выполнение какого-то экстренного задания. Мэри терялась в догадках — что это могло быть за задание. Она украдкой взглянула на часы, наверняка, уже в двадцатый раз, устало провела ладонью по лбу, поднялась и слабо улыбнулась фон Браухичу.

— Извините, капитан. Мне надо идти. Правда, надо. Голова раскалывается.

— Очень жаль, дорогая Мария, — с виноватой улыбкой ответил он. — Что же вы раньше не сказали? Вы неважно выглядите. Столь утомительное путешествие с берегов Рейна и еще шнапс…

— Да, я не привыкла к нему, — пожаловалась Мэри. — Ничего, высплюсь и все пройдет.

— Конечно, конечно. Я провожу вас, дитя мое.

— Нет, нет! — горячо сказала она, но, спохватившись, что слишком бурно отреагировала на столь невинное предложение, еще раз улыбнулась и мягко коснулась его руки. — Все в порядке. Я сама справлюсь.

— Капитан фон Браухич знает, как будет лучше. — Его лицо было серьезным, но дружелюбным, голос звучал властно, но с оттенком юмора. — Я настаиваю. Идемте.

Он уверенно взял ее под руку и вывел из зала. Так они прошли по коридору в центральную часть замка. По пути им не встретилось ни одного человека. Мэри обратила на это внимание.

— Все силы брошены на поиски тех самых ведьм на помеле, — засмеялся фон Браухич. — Их еще не взяли. Ребята, которых вытащили из кофейной, рыщут сейчас по всем углам. Нынче шпионов можно встретить в самом неожиданном месте.

— Вы так спокойно об этом говорите, — сказала Мэри.

— Я — офицер гестапо. Мне платят за хладнокровие, а не за воспаленное воображение, — резко ответил он и тут же извинился: — Вы, конечно, понимаете, что мое раздражение вызвано не вами. — Он внезапно остановился у окна и посмотрел во двор. — Странно.

— Что странно?

— Да геликоптер. — задумчиво протянул фон Браухич. — Согласно инструкции геликоптеры верховного командования должны всегда находиться в состоянии полной готовности. А у этого — смотрите — мотор открыт, брезент кое-как накинут. Полной готовностью не пахнет…

— Наверняка, геликоптеры, как любые другие машины, время от времени нуждаются в ремонте. — У нее вдруг пересохло горло, и она обрадовалась, что фон Браухич в эту минуту отвлекся, выпустил ее руку и не смог заметить, как быстро забилось ее сердце. — Что тут необычного?

— Необычно то, что вот уже полчаса никого возле него нет. Неслыханно — личный пилот рейхсмаршала удалился, оставив недоделанной свою работу.

— Может быть, он чинит что-нибудь в мастерской? И вообще, вы сегодня смотрели на термометр?

— Да, я, пожалуй, ничем не лучше коменданта замка с его охотой за ведьмами, — грустно ответил фон Браухич. — Перед вами печальный результат профессиональной шизофрении; для такого ясного ума, как ваш, ответ очевиден. Будем иметь это в виду.

— Вы собираетесь сегодня еще эксплуатировать ваш мощный интеллект? — безмятежно спросила Мэри.

— Вон там, — фон Браухич кивнул на резную дверь, — в золотой гостиной. — Он взглянул на часы. — И, уже через двадцать минут! Благодарю за очаровательную компанию, фрейлейн.

— Спасибо, вы были очень любезны. Но у вас, стало быть, еще встреча? — У нее опять участился пульс.

— Музыкальный вечер. Даже гестапо имеет свои маленькие слабости. Будем слушать песнь соловья. — Он прибавил шагу. — Простите, фрейлейн, я вспомнил, что мне еще нужно подготовить одно-два донесения.

— Сожалею, что отвлекла вас от важных дел, капитан, — с притворной застенчивостью сказала Мэри, думая о том, что же у него сейчас на уме и что он задумал предпринять? Фон Браухич не из тех, кто внезапно вспоминает о неотложных делах; он никогда не забудет то, что для него важнее всего. — Вы очень добры ко мне.

— Счастлив служить, — он остановился у входа в ее комнату, взял ее руку в свои и улыбнулся. — Спокойной ночи, милая Мария. Вы очаровательны.

— Спокойной ночи. — Она улыбнулась в ответ. — И спасибо.

— Мы обязательно должны получше узнать друг друга, — он открыл дверь, поклонился, поцеловал ей руку, аккуратно затворил дверь и задумчиво потер подбородок. — Гораздо лучше, моя дорогая Мария, — повторил он про себя. — Гораздо.

Каррачола, Томас и Кристиансен, склонившись над столом, старательно скрипели перьями. Во всяком случае, двое из них — Кристиансен до конца не оправился от удара по голове, и писание давалось ему с трудом. Крамер чуть поодаль, тихо беседуя со Смитом, с любопытством и тенью беспокойства наблюдал за процессом.

— Похоже, они увлеклись, — заметил он.

— Вид раскрытой могилы возбуждает, — цинично отозвался Смит.

— То есть?

— Знаете, что произойдет с этими людьми через четверть часа?

— Я слишком устал, чтобы следить за игрой слов, капитан Шмидт.

— Смит. Через четверть часа они будут мертвы. И они это знают. Поэтому отчаянно борются за каждую минуту жизни: когда ее осталось столь мало, каждый миг, отвоеванный у вечности, бесценен. Так азартный игрок, зная, что проигрывает, цепляется за каждую возможность продлить игру.

— А вы поэт, капитан, — пробормотал