рейз-эфенди вскоре по их приезде в Константинополь, прислав к ним со своим дворецким «всякие овощи и розные цветы на 74 блюдах и веках (род блюда)»[830].

3 октября к посланникам явился племянник Маврокордато Дмитрий Юрьев сын Мецевит с известием, что прием у султана назначен им на 8 октября. Маврокордато велел им сообщить тайно, чтобы они «ни в чем сомнения не имели, потому что о том о всем имеет тщание он, Александр, как бы им паче иных учинена была честь»; если они имеют что-нибудь заявить, пусть заявят. Посланники предъявили несколько условий, касающихся ритуала приема: во-первых, обычное в этих случаях московское требование, чтобы у султана в этот день ни на обеде, ни на приеме других послов или посланников не было; далее, чтобы им, посланникам, «свободно было итти» в ту палату, где будет сидеть султан, и никто б за руки их не держал; также, чтоб и царской грамоты у них никто из рук не вырывал. И Дмитрию Мецевиту посланники повторили вопрос, с каким они обращались к Маврокордато: «Для чего они поставлены не в Фонарской улице, где всегда были царские посланники ставливаны?» Мецевит объяснил, что султанский указ о приготовлении двора для посланников пришел к Маврокордато из Адрианополя, где тогда был султан, и по приказу Маврокордато искал двор для посланников он, Мецевит, и иного «способного и пространного двора», кроме этого, не сыскал. В Фонарской улице стоять им было бы невозможно, потому что поблизости там султанский двор, и поэтому им пришлось бы держать окна всегда закрытыми; у живущего там польского посла окна всегда закрыты; да и дворы там маленькие. «И чтоб они в том, что поставлены на этом дворе, сомнения никакого не имели». Посланники говорили, что сомнения они в том не имеют, «только спрашивают, для чего они не в прежнем месте поставлены».

Для разрешения разных других вопросов ритуала Мецевит являлся к посланникам еще 6 и 7 октября. Было условлено в результате этих переговоров, что посланники, войдя в палату «пред салтана», поклонятся ему рядовым поклоном и будут «править посольство», не снимая шапок. Маврокордато обещал, что царской грамоты «из рук у них никто вырывать и за руки их держать с невежеством не будет, а будут держать их под руки с учтивостью». С посланниками должно быть четверо дворян. Посланники возражали и говорили, что всегда раньше бывало с посланниками на султанском приеме дворян десять человек, а теперь должно быть пятнадцать. Турки согласились на десять. По просьбе Маврокордато посланники доставили ему текст приветственных речей, которые они будут говорить перед султаном, заключавшихся почти исключительно в перечислении титулов обоих государей с пышными эпитетами. Турки потребовали речи эти сократить, вместо двух речей произнести одну и имени его султанского, «Мустафа», в речи не называть. На возражение посланников Мецевит им разъяснил, что называть султанского имени в речи, произносимой перед ним самим, и тем его возносить не для чего, он-де про себя сам знает, как его зовут. Сопровождающий посольство чауш-баша (по объяснению сделанной на полях «Статейного списка» отметки: «розрядной боярин, которой ведает всех чаушей») поедет, по здешнему обыкновению, по правую сторону посланников. Посланники просили передать Маврокордато благодарность за его уступку в вопросе о числе дворян свиты, согласились говорить краткую речь, если послы и посланники иных государей говорят краткие речи, а относительно стороны, которой будет держаться сопровождающий их чауш-баша, заметили, «что они здешнего поведения не знают, а учинят то по предложению его, Дмитриеву»[831].

8 октября состоялся прием посольства у султана. За два часа до рассвета приведены были на посольский двор лошади с султанской и визирской конюшен, а «в отдачу дневных часов» приехали чины, назначенные сопровождать посланников, и посольство выехало таким же великолепным и многолюдным поездом, каким ехало к визирю. «На переди ехали чауши, а за ними пристав и чурвачей, на голове у него в челме было перо великое. А за тем ехали эминь-Магмет-ага да китяп. А за ними перед посланниками вез великого государя грамоту в камке подьячей Лаврентей Протопопов. А великого государя за грамотой ехали посланники вместе, а с ними с правую сторону ехал чауш-баша. А за посланниками ехали дворяне, и капитан (Памбург), и переводчики, и подьячие, и толмачи. А по обе стороны около посланников и напереди шли янычане с прутиками человек с двести. И ехали посланники с посольского двора улицею, что называется Катарга лимани, да мимо двора Османа-паши, за которым салтанская родная сестра, а от того двора мимо церкви Святые Софии, которая после благочестивых греческих царей мечетью учинена. А проехав церковь Святые Софии, взъехали посланники и все при них вышеписанные чины на салтанской двор, который называется Ени-сарай передней, где наперед сего при благочестивых же греческих царех на левой стороне на городовой стене была церковь Святого Дионисия Ареопагита, а ныне она пуста. А кругом того двора городовая стена каменная из дикого камени с зубцами без кровли, ниже кремлевской городовой стены гораздо, и ворота на тот двор, где посланники ехали, одни, шириною мочно было ехать в три лошади, а башни и никакого строения над теми вороты не было[832]. И на том дворе по обеим сторонам стояло янычан и пушкарей человек со сто, да с левую сторону сидел на лошади капычи-баша, а подле его пеших пушкарей же и людей его стояло человек с двадцать. Да на том же дворе было лошадей простых верховых везирских и пашинских и иных салтанских ближних людей в добром конском наряде с триста и больше[833].

И ехали тем двором до салтанского ж другого двора, где его, салтанские, сараи и большой диван, сажен с полтретьяста (т. е. 250), а шириною тот передний двор будет сажен со сто. И, приехав к тому другому салтанскому двору, чауш-баша и эминь-ага и китяп-ага с лошадей ссели, не доезжая каменного рундука, который сделан у самых салтанских ворот, где всегда с лошадей сходят и на лошадей садятся везирь великой и иные салтанские ближние люди. А посланники с лошадей ссели на тот рундук. А над теми воротами башня; кругом ее каменные перила и подписано над теми вороты большими словами по-турски две строки, в длину сажени по две.

А пристав, и чурвачей, и чауши, и дворяне, и переводчики, и подьячие с лошадей ссели, не поезжая тех ворот, от рундука сажен за двадцать, а иные и больше. И как все с лошадей сошли и пошли на салтанской двор в ворота,