Тоже ездил весь март и апрель. Хоть и измучился, но в то же время получил удовлетворение от работы и познавательные впечатления от новых районов и людей.

Давно, давно не писал, все некогда было. За эти месяцы летал по делам: в Молотов, в Хабаровск, в Свердловск, в Кизел, Верх-Нейвинск, в Челябинск, Тюмень, в Омск и в их районы[410].

Наиболее примечательными моментами хочу отметить эту пару случаев.

Первый — побывал на объекте, где занимаются атомными делами, посмотрел весь процесс, рассказывал Игорь Васильевич Курчатов*. Умный ученый, он большую пользу принесет нашему государству. Все, что добыл Зарубин* В., использовано хорошо, со знанием дела (в 1943 г.). Больше ничего сказать не могу, не имею права[411]…

Наконец опишу и противоположный случай, который я наблюдал в одном из лагерей Хабаровска.

В 1949 году поступило донесение из Хабаровска из лагерей, где содержали военнопленных Маньчжоу-Го во главе с императором Пу И*, о том, что император балуется с мальчиками и в лагере ничего не могут с ним сделать. Мне приказали вылететь в Хабаровск и навести порядок[412].

В лагерях содержались также белогвардейцы, которые убежали в Маньчжурию в 20-х годах. Ну, я императора вызвал к себе и строго предупредил прекратить эти безобразия, иначе он будет помещен в одиночную комнату. Ну, вроде дошло до него. Затем я решил посмотреть в лагере, как себя ведут белогвардейцы.

Дежурным по лагерю был заключенный, который сопровождал меня, как мне показалось, лет 55. Вид у него довольно интеллигентный, поэтому я поздоровался.

Оказывается, ему 82 года, бывший белогвардеец, захвачен нашими войсками в 45-м в Маньчжурии. Я тогда спросил его, каким образом он так мог сохраниться.

Он, улыбаясь, рассказал следующее: в Маньчжурии он 12 лет работал у помещика и ведал стадом оленей, с которых снимал весной панты, т. е. молодые рога, и затем сушил их, а хозяин продавал за валюту. В этот период он узнал полезность пант и стал их употреблять свежими в определенных дозах. Все это время он чувствовал здоровым и никогда не болел.

Затем хозяин разорился, а он пришел с другом к хозяину, который занимался торговлей корнем женьшень. Там он жил до занятия войсками Советской Армии Маньчжурии и все время употреблял женьшень. Вот потому и сохранился.

Забыл написать: здесь, в Москве, этот авантюрист Абакумов создал т. н. «Ленинградское дело», смысл которого следующий: якобы секретарь ЦК Кузнецов*, до этого секретарь Ленинградского обкома партии, стал в Москве, в ЦК и других аппаратах насаждать ленинградцев на все ответственные должности.

В этом ему помогал Попков*, секретарь Ленинградского обкома, и Косыгин*, нарком легкой промышленности[413].

Была создана комиссия ЦК по данных МГБ — Абакумова в составе Маленкова, Голикова от военных и представителя МГБ, которые выехали на место в Ленинград и, «разобравшись», внесли предложение в ЦК об аресте Попкова и Кузнецова, а Косыгина — о выводе из состава ЦК[414].

Кузнецов и Попков были арестованы, и ряд других ленинградцев, затем закрытый суд и все были расстреляны.

Вот ведь авантюрист дошел до чего, что таких крупных руководителей, как секретарь ЦК и секретарь обкома, сумел скомпрометировать, облить грязью, изобразить врагами и добиться расстрела. Многие товарищи, с которыми я мог делиться, были удивлены и возмущены, как ЦК, Политбюро могло поверить этой провокации…

Я не знаю подоплеку этого дела, но мне думается, инициаторами были Берия, который ревновал Вознесенского* к Сталину, так как Вознесенский, прямой и грамотный человек, быстро пошёл в гору и в ряде случаев на моих глазах «поучал» Берия, ну и, конечно, тут участвовал авантюрист Абакумов.

Смысл заключается в том, что был пущен слух, что ленинградцы претендуют на роль второй столицы, что в этом их поддерживают Вознесенский, член Политбюро, Кузнецов — секретарь ЦК и Косыгин. Все трое прибыли из Ленинграда на работу в Москву. Сталину наговорили с три короба, и он начал постепенно на них коситься, а затем дал команду снять с должностей Вознесенского и Кузнецова, а потом и арестовать.

Весь 1949 год был какой-то тревожный, то тут, то там непорядки в лагерях, на строительствах и т. д. И, несмотря на то, что ни лагерями, ни строительствами, ни золотыми трестами я не ведаю, а как где что плохо, то записывают в решение Политбюро; послать Серова.

Я на днях Круглову сказал: «Пусть летают Чернышев, Рясной*, Богданов по своим объектам, а то я из командировок не вылезаю». Он согласился, но говорит: «А что я сделаю, когда меня не спрашивают, меня к Сталину не вызывают, и кого послать, сами решают».

«Ты видишь, — продолжал он, — за это время ты уже трижды со Сталиным говорил, а я ни разу. Я получаю решение ЦК и Совета Министров, и все. Я бы сам рад поехать куда, да не записывают».