Он, пожалуй, прав, но мне от этого не легче.

Год начался, а у нас очень плохо дело обстоит со строительством Волго-Донского канала. Я в этом новом году уже дважды был. Рабочей много, до 60 тыс. человек, а толку никакого достаточно. Рясной сидел там два месяца, Круглов боится, что с него спросят, так как должны окончить в 1952 году, а воз и ныне там[415].

В апреле летал на Дальний Восток и на Сахалин. Там было плохо с добычей нефти и непорядки в лагерях. На Дальнем Востоке мне знакомо, а вот на Сахалине был впервые[416]…

Южная часть Сахалина более благоустроена. Жизнь в северной части довольно суровая, поэтому нашим работникам очень трудно работать, так как туда посылают наиболее отъявленных рецидивистов, которые не убегут с острова. Ну, а раз так, то эти отъявленные так себя и ведут.

Например. Когда мы приехали в Катангли, то в лагере целый барак, человек 50, не выходили на работу. Все з/к в бараке подчинялись только одному бандиту. При малейшем подозрении, что кто-то в лагере «сучит», т. е. выдает администрации секреты барака, его убивали.

Когда мне все это рассказали и просили зайти и поговорить с з/к, я пошел. При этом о поведении барака знали з/к соседних бараков и говорили, что они тоже не пойдут на работу, так как администрация не принимает меры к тем, кто не хочет работать. С собой я в «барак отказчиков» взял начальника и врача, так как все отказы от работы мотивировались болезнью.

Зайдя в барак, дневальный шепотом доложил о количестве з/к. Спрашиваю: «Почему шепчешь?» Мнется.

Начальник лагерного отделения докладывает, что з/к не разрешают громко разговаривать, чтобы не нарушать их спокойствие. Я заставил дневального громко повторить доклад.

Зайдя в первую камеру, а там было 8 человек, стал опрашивать каждого в отдельности: «Почему не работаешь?» И каждый докладывал, что он болен, но было видно, что врет. Тогда я врачу говорил, чтобы он взял на заметку болезнь и лечил. То есть давал лекарство и заставлял принимать его в присутствии медиков.

Некоторые видно, что искусственно вызывали себе различные травмы (друг другу рубили пальцы). Спрашиваю, как получилось, что нет пальцев на правой руке, говорит, рубил ветку и попал по пальцам.

Я внимательно выслушал, выразил «сожаление», задал ряд вопросов, а потом внезапно спрашиваю: «А ты правша или левша?» Он отвечает: «Правша». Тогда я говорю: «Так как же ты, правша, работая с топором правой рукой, умудрился на правой же руке отрубить у себя пальцы?» З/к смущен, вся камера хохочет.

Один з/к мне показал на руке большую опухоль. Я ему говорю: «Отчего возникла опухоль?» — «Не знаю». Тогда я говорю ему: «Ты больше не скобли зубов и не вноси в рану гнилостность с зубов. Тогда пройдет опухоль. А на работу его выводить».

Опять в камере хохот. А мне эти приемы з/к врач заранее доложил.

Когда вошли в камеру, где был их главарь, а мне про него рассказали, что он 6 раз судился за бандитизм, убил в лагере з/к, но не сумели доказать, и три раза бежал из лагерей.

Спрашиваю одного, другого и дошел до него. «За что сидишь?» — «Не знаю». — «Как же так?» — «Меня привлекли по статье за бандитизм, но я не участвовал, это ошибка». — «И больше не судился?». — «Нет». — «Почему на работу не выходишь?» Показывает правую руку, на которой большой и безымянный пальцы плотно срослись и не сгибаются.

Я посмотрел, выразил сожаление, а потом, обращаясь к врачу, говорю: «Сегодня же разрежьте пальцы, и чтобы через неделю выходил на работу». Камера захохотала. А ему говорю, что впредь напрасно себя будешь мучить и сращивать пальцы, можешь еще заражение крови получить от такой процедуры. Он понял, что я его раскусил.

Дальше спрашиваю: «А за что судился второй раз?» Он ответил. «А третий раз?» Он смущен и молчит, а я продолжаю: «А 4-й, 5-й и 6-й?» Молчит. Я ему тогда говорю: «Я тебе напомню. Третий раз судился за бандитизм на Украине, а четвертый, пятый и шестой — за побеги из лагерей». Затем спрашиваю, может, я чего перепутал? Он рассмеялся и говорит: «В основном, правильно». Все засмеялись.

Одним словом, после того как я поговорил со всеми и приказал вывести на работу сегодня же, оказалось, что администрация не готова выделить для них участок работы. Боятся им выдать топоры для рубки леса. Тогда я приказал послать их на земельные работы по прокладке ж/д путей из Охи в Коломну.

Вечером все вышли на работу. И я уехал. Потом через два дня спросил, как работает этот барак. Мне доложили: нормально.

Вот, посмотрев на таких отъявленных, я пришел к выводу, что концентрировать их в одном месте нецелесообразно, так как они готовы сделать любую пакость, да и трудно ими управлять. С другой стороны, если их разбросать поодиночке, то может случиться, что паршивая овца все стадо испортит.

Вот тут надо серьезно подумать, как лучше сделать. Посоветоваться с работниками лагерей.

Находясь в Москве, я у следователя, который участвовал в допросе Федосеева, узнал, что дело Федосеева, полученное от нас, в тот же день Абакумовым было переквалифицировано на ст. 58-6 — военный шпионаж — и направлено в военный трибунал.

На следующий день военный трибунал рассмотрел дело Федосеева и приговорил за шпионаж к расстрелу. В тот же день приговор привели в исполнение. При этом Федосеев даже не был допрошен. Но ведь это ! Так мог сделать только авантюрист Абакумов, чтобы выслужиться перед Сталиным, не пожалел жизни Федосеева[417]…

Вчера, поднимаясь на лифте в Кремле вместе с заместителем Абакумова Селивановским, я сказал ему: «Я уверен, что ваш шеф Абакумов за все подлости ответит перед партией». Он мне на это только сказал: «Иван Александрович, ведь он по всем вопросам получает указание от Сталина и туда же докладывает». Я добавил: «И много подлостей делает и от себя». Он промолчал[418].