Ибо, как он мне потом объяснил, те, кто совсем не является на смотр или приходит туда без оружия и посему непригоден для боя, обязаны заплатить выкуп. «На деньги, которые платит мне пехота, я могу безбедно содержать своих рыцарей…»

Эту прекрасную мысль наверняка внушил ему Симон де Бюси, а король, по обыкновению, сделал вид, что сам до нее додумался. Вот почему он созывал ратников, и вот почему он с такой алчностью накидывался на отряды, пересчитывая их, а потом отсылал восвояси… «Какой нам толк от этой пехтуры? – сказал он мне еще. – Из-за пеших воинов мой отец потерпел поражение при Креси. Пехота только замедляет военные действия и мешает всадникам идти, как положено, в бой».

И все одобрили его слова, за исключением, должен вам сказать, одного лишь дофина; и мне показалось даже, что он готов был возразить, но в последнюю минуту воздержался.

Так ли уж все шло гладко в той стороне лагеря, где собрались всадники, лошади и доспехи? Вопреки бесконечным сборам, несмотря на прекрасный распорядок, предписывающий дворянам, имеющим право распускать собственное знамя, а также военачальникам дважды в месяц проверять без предварительного предупреждения своих людей, оружие и лошадей, чтобы быть готовыми подняться по первому зову, и запрещающему менять командиров или покидать лагерь без разрешения «под страхом не получить положенные за службу деньги и подвергнуться тяжкому наказанию», – вопреки всему этому добрая треть всадников не явилась. Другие, обязанные экипировать отряд по меньшей мере в двадцать пять копий, приводили с собой всего десяток. Разорванные кольчуги, помятые железные шлемы, пересохшая и потому то и дело рвущаяся упряжь!.. «А как, скажите, мессир, я могу управиться? Денег мне не платят. Хорошо еще, что хватает личные доспехи держать в приличном виде…» У кузницы чуть не дрались за то, чтобы перековать лошадь. Командиры бегали по лагерю в поисках своего разбредшегося воинства, а отбившиеся от этого воинства искали или делали вид, что ищут своих командиров. Люди одного сеньора тащили у людей другого сеньора доски, кусок кожи, шило или молоток – словом, что кому требовалось. Маршалов осаждали жалобами, и в ушах у них гудело от чертыханья разгневанных дворян. Король Иоанн даже слышать об этом ничего не желал. И подсчитывал пехотинцев, которые заплатят ему выкуп…

Он уже направился было произвести смотр ратникам, прибывшим из Сент-Эньяна, как вдруг на крупной рыси пересекли поле шестеро латников; пот ручьями лил по их лицам, доспехи были покрыты толстым слоем пыли, лошади под попоной пены казались белыми. Один из всадников неуклюже сполз с седла, заявив, что ему необходимо поговорить с коннетаблем, и, когда тот приблизился, он сказал:

– Я от мессира Бусико, я привез о нем известия.

Жестом герцог Афинский отослал посланца к королю, чтобы король первым выслушал новость. Гонец попытался было преклонить колено, чему помешали громоздкие доспехи; но король милостиво разрешил гонцу обойтись без всех этих церемоний, чтобы поскорее изложить суть дела.

– Государь, неприятель обложил мессира де Бусико в Роморантене…

В Роморантене! Королевская свита на миг онемела от удивления. Это было словно гром средь ясного неба. Роморантен всего только в тридцати лье от Шартра, в стороне, противоположной Блуа! Никому и в голову не могло прийти, что англичане находятся чуть ли не под самым боком.

Ибо, пока шла осада Бретея, пока Гастона Феба заключали в темницу, пока рыцари и ратники, созванные на войну, не спеша стягивались к Шартру, принц Уэльский тем временем… впрочем, вам это известно лучше, чем кому бы то ни было, Аршамбо, коль скоро вы обороняли Перигор… так вот, тем временем принц Уэльский двинулся от Сент-Фуа и Бержерака, шел уже по французским королевским землям и продолжал идти на север той самой дорогой, по которой проследовали сейчас и мы с вами, – через Шато-л’Эвек, Брантом, Рошешуар, Ла-Перюз, оставляя после себя одни руины, чему мы с вами были свидетелями, проезжая по всем этим городам. Королю докладывали о продвижении англичан, и, должен сказать, я только плечами пожимал, видя, что королю Иоанну угодно торчать в Шартре, когда принц Уэльский опустошает его страну. По последним полученным нами сведениям, англичане находятся где-то между Шартром и Буржем. У нас почему-то думали, что принц Уэльский пойдет на Орлеан, где король и намеревался дать ему бой, отрезав пути на Париж. Ввиду чего коннетабль, вняв голосу благоразумия, послал три сотни копий под началом мессира де Бусико, мессира Краонского и мессира Комонского для разведывания о перемещении неприятеля по ту сторону Луары, желая получить наиболее точные сведения. Скажу заранее, что сведения он получал весьма скудные. И тут вдруг Роморантен! Стало быть, принц Уэльский пошел в обход на запад…

А король все торопил гонца.

– Первым делом, государь, мессир де Шамбли, которого мессир де Бусико отрядил в разведку, попал в лапы неприятеля около Обиньи-сюр-Нер…

– Ах, стало быть, Серого Баранчика взяли в плен… – сказал король. Серый Баранчик – таково было прозвище мессира де Шамбли.

А гонец мессира де Бусико продолжал:

– Но мессир де Бусико узнал об этом слишком поздно, и мы, таким образом, внезапно наткнулись на передовые части англичан. Мы атаковали их столь стремительно, что они бросились наутек…

– По своему обыкновению… – вставил король.

– Но им удалось соединиться с присланными им подкреплениями, которые оказались гораздо многочисленнее, и они окружили нас со всех сторон так, что мессиры де Бусико, Краонский и Комонский вынуждены были срочно отвести войско к Роморантену, где они и заперлись, преследуемые всей армией принца Уэльского, и он как раз в то самое время, когда мессир де Бусико отрядил меня сюда, начал осаду. Вот, государь, что мне велено было вам передать.

Вновь воцарилось молчание. Потом маршал Клермон гневно воскликнул:

– Какого черта они пошли в атаку? Такого приказа им никто не давал.

– Уж не собираетесь ли вы упрекнуть их за доблесть? – возразил маршал д’Одрегем. – Они обнаружили неприятеля и напали на него.

– Хорошенькая доблесть, – хмыкнул Клермон, – у них было триста копий, они увидели двадцать и смело бросились на них, вообразив, что это бог весть какой подвиг. А потом, когда появилась тысяча неприятельских солдат, они стали улепетывать и забились в первый попавшийся замок. А теперь от них нам нет никакой пользы. Вовсе это не доблесть, а глупость.

И оба маршала сцепились, по своему обыкновению, а коннетабль не вмешивался в их спор. Он, коннетабль, никогда не брал ничьей стороны. Человек он был храбрый плотью и слабый духом. Он предпочитал зваться Афинским, а не Бриенном