По словам Кони, в это время «он сделался для всех предметом фанатического обожания. Анекдоты о сближении его с армией бесчисленны. Во время усиленного марша в Бранденбург войско остановилось на несколько часов у болота, через которое прокладывали наскоро плотину. Утомленные солдаты разложили костры и легли на траве. Вечер был холодный, резкий северный ветер проникал до костей. Цитен также присел к огоньку и скоро заснул. Солдаты положили ему под голову пук сена. Фридрих увидел это. Тихо подошел он к костру и, закутавшись в плащ, прислонился к дереву. При малейшем шуме он уговаривал солдат: „Тише, тише, дети! Не разбудите моего Цитена: старик устал“.

Вскоре пришла солдатка и, не замечая короля, так неосторожно поставила на огонь горшок с картофелем, что искры и пепел полетели ему в лицо. Не говоря ни слова, он только прикрылся плащом. Солдат, заметя это, закричал на бабу: „Ослепла ты, что ли? Здесь король“. Солдатка испугалась, схватила свой горшок и бросилась бежать. Но Фридрих приказал ее воротить и насильно заставил доварить картофель. „Ничего, душа моя! — сказал он ей милостиво. — На походе мы все равны и кухня у нас общая“. Другая солдатка во время ночлега родила мальчика. Едва оправясь, рано утром она схватила своего ребенка и прибежала к Фридриху: „Государь! — вскричала она. — Вот вам еще солдатик! Я его сейчас родила“. — „Крещен ли ребенок?“ — спросил король. „Нет еще, — отвечала солдатка, — но я непременно хочу, чтобы и его тоже звали Фрицем!“ — „Хорошо, — сказал Фридрих, давая ей золотую монету, — береги его, а на зимних квартирах я сам окрещу твоего Фрица“.

Мушкетер пехотного полка фон Кальнейна (1759 год). Мундир синий с красными фалдами и воротом. Петлицы белые, пуговицы желтые. Вокруг нарукавных петлиц — угольная красная выпушка. Жилет, панталоны, штиблеты белые. Галстук, манишка, амуниция — как в остальной пехоте. На шляпе белый галун. Кисть — концентрические синий, белый, красный и желтый круги от низа к верху.

„А где ж ты был, старый Фриц? — спросили короля гвардейцы, бывшие под командой Цитена, после Торгауской победы. — Мы тебя совсем не видали. Или ты уж отказался драться вместе с нами?“ — „Нет, дети! — отвечал Фридрих. — Я в это время бил неприятеля на другом крыле. Видите, он целил метко!“ Тут он показал им на свою рану и на шубу, продырявленную пулями. „Да здравствует наш старый Фриц! — закричали гренадеры в один голос. — Он наш в огне и в смертный час! За него и жизнь и кровь! Да здравствует король!“» (Кони. С. 472).

«Чего не мог предпринять такой человек! Чего не мог он совершить с таким войском?» — восклицает Кони.

На деле состояние прусской армии было более чем плачевным. Фридрих вел переговоры со всеми окрестными немецкими владетелями о предоставлении ему вновь завербованных рекрутов, но ему не верили: немецкие князья предпочитали сбывать «живой товар» странам побогаче. Ландграф Гессенский продал англичанам для войны с французами в Америке 17 тысяч солдат за 3 миллиона фунтов! Пруссакам, давно расплачивающимся квитанциями, нечего было и думать о таких приобретениях. Не хватало оружия и боеприпасов: королю пришлось разработать новый артиллерийский устав, которым предписывалось открывать картечный огонь по противнику только со 150 шагов (вместо 600 ранее). А впереди были новые тяжелые бои.

Мария Терезия не имела более средств продолжать войну, в которой она до сих пор ничего, кроме потерь, не испытала. Государство ее, за исключением некоторых частей — Богемии и Моравии, осталось неприкосновенным. Каждую зиму в Австрии производили новые наборы для укомплектования армии. Императрица-королева вместе с сыном своим Иосифом выходила на балкон и приветствовала полки, выступавшие в поход. Такой же внимательностью старалась она возбудить твердость и усердие своих полководцев. Когда Даун после поражения при Торгау возвращался в Вену, покрытый ранами, Мария Терезия выехала к нему навстречу за три мили и осыпала разбитого фельдмаршала милостями.

Но казна австрийская была истощена войной. Правительство выпускало множество ассигнаций, которые совсем не принимались в других землях. Офицерам, которые получали жалованье ассигнациями, приходилось ждать уплаты до окончания войны. Между тем конца ей не предвиделось. И поэтому большая часть офицеров поневоле вынуждена была с большой потерей разменивать свои ассигнации в частном банке, основанном мужем императрицы на собственный его капитал. Такой невинной спекуляцией император Франц наживал огромные суммы, между тем как подданные его супруги разорялись. Зато, занимаясь подрядами и денежными оборотами, он не вмешивался в дела правительственные, а Мария Терезия, которая только того и желала, не мешала его спекуляциям. Обе стороны были довольны, и дела шли своим порядком.

В это же время (еще в декабре 1761 года) тяготы войны, наконец, стал ощущать и король Франции. Людовик обратился к своим союзникам с предложением понемногу сворачивать боевые действия и садиться за стол переговоров, мотивируя это тем, что Пруссия якобы «уже достаточно ослаблена». Однако русские и австрийцы не согласились: уж кто-кто, а они отлично знали феноменальную способность Фридриха использовать самые короткие передышки и быстро собираться с силами. Петербург решительно отверг предложение Людовика, поставив задачу вести «войну до победного конца».

Видя, что все усилия к примирению остались без успеха, и зная, что одним из самых упорных противников мира был Брюль, Фридрих захотел дать почувствовать Августу III все невзгоды войны. В отместку за расхищение в 1760 году Шарлоттенбургского дворца он приказал разграбить роскошный и самый любимый Августом увеселительный замок Губертсбург. «Голова властителей не чувствует, когда у подданных вырывают волосы, — говорил он, — надо их самих трогать за больное место!» Но король едва смог найти во всем своем войске офицера, который бы взялся за этот позорный «подвиг».

Военные действия 1761 года, которыми союзники надеялись окончательно сломить Фридриха, начались в августе. Франция выставила два войска, первое в 110 тысяч человек для завоевания Мюнстера и остальных крепостей Вестфалии, другое в 45 тысяч для овладения Ганноверскими провинциями. А. Б. Бутурлин вел (снова в Силезию) 60 тысяч русских, кроме того Румянцев с 20-тысячным корпусом, подкрепляемый русским и шведским флотами, отправился осаждать Кольберг. Лаудон прикрывал Богемию 75-тысячным войском, а Даун стоял в Саксонии с 30 тысячами солдат. Имперская армия имела не более 20 тысяч человек; но кроме того, шведское войско обладало берегами Померании и при первой опасности могло быть увеличено новыми десантами. Против всех этих сил Фридрих едва мог выставить 100 тысяч! При таком положении дел даже победа, подобная Торгауской, могла нанести ему великий вред. Он решил щадить свое войско и строго держаться оборонительной системы. Таким образом, главная 70-тысячная армия Фридриха начала непрерывное маневрирование, спасая свой последний оплот в Силезии — Бреслау.

Еще на исходе зимы гусарские отряды сделали набег на кантонир-квартиры имперцев. Экспедиция была так удачна, что пруссаки привели множество пленных, сбили имперскую армию с позиции и на долгое время лишили ее возможности вступить в дело.