– Итак, он отправился сюда на своей машине, – констатировал Зубов. – Ну конечно! Из Москвы до Питера можно за десять часов доехать при желании…

– Но здесь он словно сквозь землю провалился! – заорал Глинский. – А времени совсем нет. Если мы не найдем его в ближайшее время, он ее убьет… Если она еще жива, – добавил он, понизив голос и покосившись в сторону Булгакова, напряженного и мрачного.

– Надеюсь, еще жива, – холодно ответил Алексеев, – хотя, судя по тому, что вы о нем рассказали – шансов мало.

…Когда Орлова арестовали в больничном саду, Олега обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, последний раз встретившись с ним взглядом, он не мог не проститься с детством, юностью и, как ни печально – молодостью. С другой стороны, обнимая своего врага, даже и не подозревавшего, что он его враг, Рыков думал о том, что подведен итог целого периода жизни – теперь его поруганная честь отомщена, и место подле Катрин свободно.

По расчетам Олега выходило, что в это самое время Орлову должны предъявить обвинение. Количество улик, которыми он обложил ненавистного друга, выносило вердикт «виновен». Каждое убийство, щедро сдобренное ими, словно в полный голос взывало «Это сделал Андрей Орлов». Удивительно, что менты ждали так долго. Они действительно тупые, не зря о них травят анекдоты и снимают идиотские сериалы.

Что до Катрин, Олегу предстояло решить, что с ней делать. Для этого необходимо было объясниться с нею. Его вдруг пронзила лютая тревога. Он бросил взгляд на подсвеченный циферблат наручных часов – около четырех утра.

– Катрин, – позвал он негромко. В комнате было темно, лампу он не включал из осторожности – его слух и зрение обострились, и он великолепно ориентировался – как летучая мышь.

– Катрин! Ты слышишь меня? Нам надо поговорить.

Она медленно открыла глаза и стала напряженно вглядываться в сумрак спальни.

– О чем? – с трудом проговорила она. – О чем нам говорить?

– Я должен решить, что делать дальше, – Олег опустился на кровать и дотронулся до ее щеки. Он ощутил, как Катрин всю передернуло. Он с досадой зажмурился и замер, чтобы не ударить ее. Немного уняв гнев, разрывавший ему сердце, он повторил: – Что мне теперь с тобой делать?

– Мне все равно, – услышал он, и нервная усмешка подернула его губы:

– Так-таки все равно? Выбор-то у тебя невелик.

– Выбор? – всхлипнула она. – У меня есть выбор?

– Выбор есть всегда, – он старался говорить как можно более холодно – пусть не воображает, что ему есть дело до ее чувств! – Ты можешь смириться с судьбой и остаться со мной. А можешь выбрать смерть – но легкой смерти я тебе не обещаю.

Струи холодного пота – от боли и страха – текли с ее лба и висков, и смысл его слов почти не доходил до нее. От единственной фразы, воспринятой ее пошатнувшимся разумом – «останешься со мной» – у Катрин перехватило дыхание. Олег же счел ее молчание за сомнение.

– Итак, я даю тебе возможность выбора. Ну… что?

– Тогда убей, – с трудом произнесла Катрин, – близости с тобой я более не выдержу.

Олег сжал зубы, и желваки заходили на его скулах – он был оскорблен. Схватив ее за предплечье, он с силой сжал пальцы и начал его выворачивать.

– Господи, – застонала она, – что ж ты делаешь… Зачем же так…

– Я тоже не хочу – так, – тихо ответил он.

– Тогда – убей. Не мучай меня. Я больше не могу, – Катрин старалась сдерживаться, но боль, которую он причинял, становилась все нестерпимее – еще немного, и он сломает ей руку. Она не выдержала, и из ее глаз полились слезы.

– Отпусти! – взвыла она. – Что ты еще хочешь от меня?!

– Я объясню, – он все же ослабил хватку. Ее рука упала, словно плеть, и Катрин со стоном схватилась за плечо. – Ты должна обещать, что не сбежишь к этой скотине – да и зачем он тебе? Будь благоразумной, Катрин. Всего лишь – пообещай. Скажи мне «да». Это легко. И мы уедем отсюда – сегодня же.

– Я могу обмануть тебя, – прошептала она, с трудом шевеля онемевшими губами. – Ты не думаешь об этом?

– Обмануть? – он вновь схватил ее за руку. – Ты думаешь, меня так легко обмануть? Нет, Катрин. Ты сто раз подумаешь, прежде чем попытаться солгать мне. У тебя ведь есть дорогие тебе люди? Мама, например. Ты ее очень любишь, я знаю. И всегда остается Орлов. Отличная гарантия! Если он когда-нибудь выйдет на свободу – с удовольствием сверну ему шею. Нет, не то… Хочу, чтобы он умирал долго и в муках. Если уж не получится, чтобы он сдох за решеткой…

– Ты чудовище… – не выдержала Катрин, в ужасе отодвигаясь от него. Олег обнажил в улыбке все тридцать два белоснежных зуба – ярких даже в темноте.

– Твой возлюбленный Орлов – гораздо большее чудовище, нежели я. Я по сравнению с ним – тихий отрок. Он насиловал тебя морально пятнадцать лет, а ты даже не замечала. Все думала, в игрушки с ним играете. Нет? Я не прав? Конечно, прав. Ты поняла это, только когда он размазал тебя по полу у Тохи на кухне.

Катрин закрыла глаза:

– Значит, это был ты. Там, за дверью? И ты стоял и смотрел, – неожиданно для себя она заплакала – уже не от боли, а от горькой обиды. – Ты! Стоял и смотрел, как он меня…

– Смотрел. И именно тогда я принял решение покончить с ним. Раздавить его как червя.

– Да ты и меня как червя раздавил, – прорыдала она в подушку. – Да как тебе в голову пришло, что я соглашусь остаться с тобой. Зная, кто ты… что ты есть…

– И что же я есть? – чуть презрительно сощурился Рыков.

– Ты – садист и убийца, – пробормотала она, – я никогда не смогу жить с тобой.

– Сможешь, – сухо ответил Рыков. – Захочешь жить – сможешь. Вернее, не так. Захочешь жить – будешь жить со мной.

– Никогда, – выдохнула Катрин, внутренне содрогнувшись, – это невозможно.

– Еще как возможно. Мы не вернемся в Москву. Мы просто исчезнем – никто нас не найдет. Можешь выбрать любую страну мира – все будет, как пожелаешь. Ты выйдешь за меня замуж. Родишь мне детей.

Катрин ощутила дурноту. Дети от него, Боже праведный!

– Нет, – она зажмурилась, – никогда. Лучше смерть.

Олег побледнел и закусил губу. Теперь главное – не показать ей, как ему больно.

– Лучше смерть, говоришь? Ты хорошо подумала? На мой взгляд – легкомысленный выбор.

Она подняла голову и из последних сил постаралась принять гордый вид. Ее безнадежная попытка, как ни странно, удалась.

– Я никогда не смогу жить с мужчиной, которого презираю, – отчеканила она, – даже не ненавижу – ненависти моей ты не достоин. Я презираю тебя – ты просто жалок.

Если бы она ударила его – и тогда б он не был так оскорблен. Олег внимательно смотрел на Катрин, а она, придавленная его молчанием, словно каменной глыбой, пыталась сдержать панический страх, рвущийся на свободу – даже боль, терзавшая ее тело, притупилась. Остался лишь тошнотворный ужас перед этим человеком, который смотрел на нее, не отрываясь, а гнев, полыхавший в светлых глазах, казалось, выжигал его изнутри.