Слегка запыхавшись, он выходит из леса и на секунду замирает на узкой полоске ровной земли; дальше начинается наклонный берег ручья. В отдалении лучи закатного солнца освещают дом, амбар и флигель, и те вспыхивают, как в пламени. Небо за кукурузным полем похоже на красную стену и превращает его в поле боя, на котором полумертвые стебли кажутся силуэтами обреченных солдат. На другом берегу ручья спит беззащитный Фрайерс, его живот ритмично вздымается и опадает. Как будто почувствовав чье-то присутствие, он слегка шевелится.

Идя по лесу, Старик обдумывал смерть Фрайерса и решил: сегодня произойдет то, что должно было случиться три дня назад: утопление. Его ясное видение фермерши в ванне было разрушено, случай спас Фрайерса от Дхола, но теперь силы, что управляют вселенной, даровали ему возможность прикончить человека собственноручно. Теперь, когда молодой человек находится в бесчувственном состоянии, это будет просто. В воображении Старика все видится так ясно, будто он уже совершил задуманное: вот он переворачивает Фрайерса на живот и связывает ему запястья, потом хватает тело за лодыжки, тащит к ручью и сует головой в бурлящую воду. Спящий содрогается, его руки изгибаются и натягивают кожу в бездумной, напрасной попытке освободиться. Тело дергается и бьется, и Старик наваливается на него всем своим весом. Один, два, три раза лицо Фрайерса поднимается над поверхностью, по нему струится вода, молодой человек крутит головой и брыкается. Но Старик держит его железной хваткой, и наслаждение, которое он испытывает от последних мгновений человеческой жизни, зашифрованных в конвульсивных содроганиях плоти, удесятеряет его силы. Еще минутка, надо убедиться, что дыхание прекратилось…

В действительности все будет еще лучше. Предусмотрительно убрав вставные зубы в карман, Старик ловко перескакивает с камня на камень и перебирается на другой берег.

Нужно всего несколько секунд, чтобы перевернуть молодого человека, снять с его запястья дешевые часы – их он тоже убирает в карман, на память, – и связать ему руки. Видение воплощается в реальность. Старик торопливо тащит вялое тело к ручью и еще раз оглядывает дом и двор, желая убедиться, что никто не станет свидетелем его деяния, и тут его взгляд останавливается на коптильне и подвешенном внутри вниз головой бледном теле, которое ясно видно сквозь распахнутую дверь в последних лучах солнца.

Глупец! Старик бросает Фрайерса, ругаясь так, будто во всем виноват сам фермер. Никто не должен найти труп. Если оставить его так, всякий, кто заглянет на ферму в поисках Поротов, отыщет его в считаные минуты. Лучше спрятать тело подальше в лесу, где оно точно останется незамеченным до ночи.

Забыв на время о Фрайерсе, Старик бежит к коптильне. В крошечном деревянном строении уже стоит вонь плоти, умершей больше недели назад. Запах не кажется Старику неприятным. Он заходит внутрь, отмахивается от тучи мух и оказывается лицом к перевернутому лицу с бренными останками фермерши. Ее глаза, оказавшиеся на одном уровне с его собственными, высохли как старые яблоки. Старик окидывает взглядом безвольные руки, пальцы, висящие на уровне его пояса, и черную рваную дыру в горле, которая распахнулась еще шире под тяжестью головы и теперь зияет как второй рот.

Это зрелище не вызывает у него ровно никаких чувств. Старик поднимает руки, обхватывает грудную клетку женщины и тянет.

Тело не шевелится. Откуда-то сверху доносится приглушенный гул – его легко можно принять за жужжание мух, которые продолжают кружить вокруг его головы.

Старик тянет сильнее, снова безуспешно. Жужжание превращается в раздражающее пение.

Ухватившись за мертвую руку, дергает изо всех сил. Тело не двигается.

Наконец Старик обнимает труп и повисает на нем всем своим весом, гримасничает и дергает в воздухе ногами. Щелкают позвонки, на пол медленно слетает несколько прядей женских волос, но тело остается намертво заклиненным в дыре.

Стерев со лба капельки пота, Старик встает на цыпочки, вытягивается как можно выше, хватается за ноги поближе к потолку и начинает тянуть каждую по очереди, стараясь высвободить их из дерева. Что-то трещит, и тело начинает понемногу подаваться. Жужжание над головой становится все более гневным и достаточно громким, чтобы отделить его от мушиного.

Но тут раздается куда более опасный звук.

– Сарр!

Голоса доносятся сверху, от дома и дороги.

– Брат Сарр!

– Дебора!

Не размышляя, Старик захлопывает дверь и поворачивает защелку, запирая себя в тесной лачуге. Внутри душно, темно и тесно как в гробу. Его прижимает к стене безвольная, неуклюжая мертвая туша, но Старик уверен: у него еще есть время. Пытаясь освободить себе больше пространства, он отталкивает тело в сторону.

И с деревянным треском оно наконец падает на пол коптильни, а следом, как демон из бутылки, вылетает поток невидимых крыльев, членистых конечностей и ядовитых жал. С неистовым жужжанием осы набрасываются на единственное живое существо поблизости и жалят вновь и вновь, как будто это сам звук причиняет ему боль. Осы – предсказуемые существа, и в первую очередь целят в глаза.

Ослепнув, Старик лупит по запертой двери. Крошечное здание звенит от криков.

Почти минуту вопли становятся все более громкими и пронзительными – и все менее человеческими, они разносятся далеко над фермой, полями и лесом. Коптильня содрогается, раскачивается и трясется от ударов изнутри.

Наконец наступает тишина.

* * *

В его сон ворвались звуки из внешнего мира. Где-то вне его досягаемости раздавались высокие и как будто женские крики. Ему снилась Кэрол. Ей отчаянно нужна была помощь. Усилием воли он попытался подняться и пойти на помощь, но тело было составлено из камня, земли и песка и не желало двигаться.

Наконец крики прекратились, наступила тишина. А потом и ей пришел конец. До него донеслись голоса, на этот раз мужские, – бестолковая, испуганная перекличка, – потом снова раздались крики, топот и громовое, нечеловеческие жужжание.

Он не видел, как Нафан Лундт распахнул дверь коптильни и наружу вырвалась туча обезумевших ос, разогнав собравшихся мужчин и наградив двоих, Лундта и Стадемайра, болезненными укусами на руках, шеях и лицах. Он не видел, как следом за осами наружу вывалилось и осталось, подергиваясь, лежать на траве ужасающее, осклизлое красное чудовище, в котором не осталось почти ничего человеческого после того, как оно раздулось почти вдвое. И он не видел лежащие на полу коптильни разлагающиеся останки, в которых легко можно было опознать тело молодой женщины…

– Боже мой… Дебора!

– Мэтт прав. Это Дебора Порот.

– Как давно она умерла?

– Судя по всему, давно.

Он услышал испуганные и отчаянные восклицания, разнобой вопросов, а потом – требовательный крик:

– Где брат Сарр?

Но остального он уже не видел и не слышал: красное чудовище подняло на них то, что осталось от его глаз и перед смертью улыбнулось.