Зоробабелю почудилось — она сейчас вспыхнет пламенем! Ее глаза сверканьем соперничали с драгоценными каменьями, ее тело слепило, точно светильники в священной обители.

— О, если бы у меня были силы, — сокрушаясь, пожаловалась она и слабо улыбнулась, — я молвила бы жаркими устами: «Обними меня — и ты узнаешь, что сокрыли во мне податели земного блаженства. Обними меня покрепче, не бойся, никто не увидит, как царь возрожденного Иерусалима осчастливит своей любовью вавилонскую женщину. Отгони страх, ибо страх не достоин мужа, который вскоре будет повелевать тысячами».

Вымолвив последние слова, она опустила голову и закрыла лицо руками. Куда девалось былое? Кто из богов в наказание опустошил ее сердце? Лучше, чем кто бы то ни было, Телкиза понимала, что все, что ею говорится, говорится лишь по привычке. Она машинально повторяла то, что подсказывали ей воспоминания о сердечных бурях прошлого. Право, она тоже была холодна, как стены дворцового подземелья.

Говорить и то ей было невмоготу. Полной грудью вдыхала она одуряющий аромат благовоний, вперив в пространство остановившийся взгляд. Она потянулась к чаше, но даже не пригубила ее.

Зоробабель заметил ее отрешенность, мысли Телкизы витали где-то далеко.

— Княгиня, — обратился он к ней, — спасибо тебе за ласку, за то, что позволила передохнуть в твоем доме. И если я некстати здесь, отпусти меня.

— Я рада, что ты отдохнул. Мои слуги отведут тебя домой, я постараюсь выполнить все, что обещала. Я ничего не забыла и замолвлю словечко перед царем за иудеев. Ради тебя, властелин Израильского царства.

— Зачем ты бередишь мою душевную рану, княгиня? На мою долю выпало столько тяжких минут, что нового разочарования я не перенесу.

— Я не хочу растравлять твои раны, царь. Будущее убедит тебя в этом, хотя меня оно тоже очень пугает. Говорят, Кир приближается к Вавилону.

Зоробабель промолчал.

— Разумеется, Вавилон не намерен сложить оружие, по нынешним временам это для твоих соплеменников страшнее всего. Поэтому я охотно берусь исполнить твою просьбу и похлопочу за них.

Заробабель поблагодарил.

— Если уж ты решишься обеспокоить царя, княгиня, — сказала он ей, — прошу тебя еще об одном — замолви словечко за невинного пророка Даниила, которого его величество несправедливо заточил в темницу.

— Хорошо, — кивнула она, — я буду довольна, если кто-нибудь помянет меня добрым словом. Как знать, что сулит нам грядущее? Пусть пророк Даниил не забудет обо мне. — Она испытующе посмотрела на Зоробабеля. — Нужно ли тебе еще что-нибудь? Может быть, у твоих соплеменников на Хебаре тоже есть просьбы? Не замолвить ли и за них словечко?

Зоробабель не проронил ни звука. Стараясь скрыть волнение, он машинально потянулся к чаше. Словно из тумана возник перед ним начальник стражи у Ворот Иштар, и Зоробабель слышит его голос: «Хебар в руках Кира».

— Что же ты молчишь, Зоробабель? В предчувствии чего-то непоправимого Телкиза тоже подняла чашу и судорожно сжала ее в руках.

— Быть может, Кир уже захватил Хебар и ты не решаешься сказать мне об этом?

Зоробабель опустил голову. Он видел, как ослабли и дрогнули пальцы Телкизы.

* * *

В храме Э-мах, храме Великой Матери, примыкавшем к царскому дворцу, пылали светильники, курились кадильницы. Величественные алебастровые стены уходили в необозримую высь, внушая людям, благоговение перед богиней Нинмахой, плодоносное чрево которой являлось источником всего сущего на земле. Проникни к ней. злые духи и умертви они священное семя, человечество перестало бы существовать. Поэтому святилище Нинмахи обнесено тройной стеною, тройным кису. Сама богиня нашла прибежище в нише северной стены. Под нею простирается алтарь, украшенный огромными бычьими головами — знак мужской силы бога, с которым бессмертная Нинмаха зачала бренный мир.

Словно крохотные гномы, молились перед ее гигантским изваянием сановники Вавилона во главе с царем Валтасаром. По левую руку от царя, отступя на шаг, стоял Набусардар, за ним — сановники, высшие военные чины.

У алтаря жрец в длинном белом облачении повторял нараспев:

— О Нинмаха!

— О Нинмаха!

— О Нинмаха!

И вельможи вторили незамысловатому гимну. Допев его до конца, они уперлись подбородками в грудь и уставились в известняковые плиты пола. Ниже всех опустил голову Валтасар, погрузив взгляд, казалось, в самые недра земные. Он горячо раскаивался и молил о спасении Вавилона, хотя совсем еще недавно, обуреваемый гневом и гордыней, бросал вызов самим богам. Потерпев первое поражение в войне с персами, царь понял, сколь пагубны упрямство и заносчивость. Уверовав, что счастье, победы и поражения сильных мира сего — в руках богов, Валтасар преисполнился решимости покаяться перед Нинмахой за прошлые свои ошибки и прегрешения.

— Отныне храни меня, мать богов, — молил он, — от всех напастей, от опрометчивых поступков. Ниспошли мне силы и мудрость. Меня ждет нелегкая царская обязанность — принять послов Кира и решить с ними дела на благо царства и подданных наших. Не допусти повторения кровопролития, подобного тому, под Холмами. Я со всеми моими сановниками и придворными пришел воздать тебе почести, чтобы укрепила ты наш дух, волю и надежду на то, что Вавилон не дрогнет под ударами крыльев полночного орла.

Царь опять низко опустил голову, а вслед за ним — его сановники и военачальники. Иные пали ниц и бились лбом о каменные плиты.

Тут царь услышал, как стоявший позади него наместник Борсиппы шепотом сказал главному казначею о том, что хорошо бы принести жертвы и богу Мардуку, заручиться и его благословением. Царь готов был примириться и со всеми остальными богами, но с Мардуком мириться не желал. Он питал к нему жгучую, неистребимую ненависть за то, что верховный бог Вавилона благоволил не столько к царю, сколько к жрецам.

— С Мардуком — ни за что, ни за что! — повторил он, окончив молитву, и склонил перед богиней голову, препоручая себя ее власти.

Один Набусардар ни разу не склонил головы. Даже поражение под Холмами не побудило его покориться небожителям. В храм он пошел, лишь уступая Валтасару, и стоял перед алтарем, безучастный, ни о чем не прося Нинмаху. Он и здесь думал о своем мече и о своем войске. Ему не верилось, будто Великая Матерь способна отвратить нашествие персов. Напротив, он был убежден, что схватка с персами неизбежна, и готовился померяться с ними силой оружия.

Расправив широкие плечи, непокорный военачальник безучастно смотрел в круглое, похожее на луну, лицо Нинмахи, равнодушно дожидаясь конца богослужения. А чтобы отвлечься от мысли о персидских послах, которые ждали во дворце, Набусардар принялся рассматривать скульптуру Нинмахи как произведение искусства. Одутловатое лицо богини обрамляли густые, ниспадавшие до плеч волосы. Округлые формы се слепили наготой. Выпуклый живот напоминал крышку на глиняном сосуде для зерна, толстые бедра были уродливы. Сие божественное лоно почиталось источником жизни и благополучия! Руки богини были сведены под полушариями грудей, своим молоком небесная Нинмаха вскормила младенцев богов. Прическу ее венчали булавки и броши из золота, слоновой кости и драгоценных каменьев. Шею украшало баснословно дорогое ожерелье, которое пожертвовал царь Валтасар, умоляя богиню предотвратить нападение персов на Вавилон.