с медными кольцами в ушах и ожерельем на шее из странных желтовато-белых камушков, с безразличным видом пожала плечами.

— А, этого сопляка Каграт откуда-то приволок. Говорит, вроде из наших…

Гэдж внезапно понял, что желтоватые «камушки» в ожерелье, висящем у неё на шее — вовсе никакие не камушки, а человеческие зубы.

— Из наших, из наших, — подтвердила другая, постарше, с крохотной золотой мушкой, вставленной в кожу над верхней губой. — Не из этих же, которые с Восточного двора.

— Ну да, по масти видать.

— Сын Шанары, полукровки той…

— Которая в горы сбежала? Вот дурёха!

Гэджа бросило в жар. Эти сплетницы, увешанные дикими украшениями, обсуждали его самого и его незатейливую жизнь так громко и беззастенчиво, словно Гэджа и вовсе тут не было. Та, у которой в причёску были воткнуты птичьи перья, задорно скалила зубки:

— До Кохаррана-то не дорос ещё, малец? Жаль… Я бы тебя выбрала.

Узколицая хихикала:

— Хаш, Вараха! А как же твой Мэйхур? Ты ему обещала… Он ждет поди, язык высунув.

— Ждёт, ждёт — подождет…

Орчанки смеялись. Плотоядно поглядывали на Гэджа.

— Ути, красавчик какой… Поди сюда, малыш, я тебя приласкаю.

Гэдж швырнул корзины с бельем в угол и убежал со всех ног — под настигающий его дружный разноголосый хохот.

* * *

Он все-таки сумел стянуть мешочек с корпией, которые были сложены в корзины возле двери, и охапку каких-то тряпок…

Этот долгий невыносимый день, полный событий, страхов, разочарований и неприятных встреч, наконец ни шатко ни валко подошел к концу. Гэдж вернулся в кагратову конуру, когда стемнело, во дворе Замка зажгли фонари, и на брусчатку легли неверные и колеблющиеся, будто украдкой перешептывающиеся друг с другом тени. На столе стоял котелок с теплой просяной кашей, Каграт хлебал варево азартно и со смаком, громко фыркая, урча и причмокивая, время от времени с кошачьим тщанием облизывая ложку. Покосился на Гэджа неодобрительно:

— Давай харчись и ползи дрыхнуть! Завтра трудный день…

Гэдж не возражал.

Он едва волочил ноги от усталости, но все же не мог не сделать сегодня еще одного неотложного дела: нужно было обязательно навестить Гэндальфа, отнести в подземелье еду, воду, тряпье и свечи. Орка бросало в дрожь, когда он представлял, каково это — лежать там, внизу, в холоде и кромешном мраке, израненным и практически беспомощным, слыша лишь злобный писк рыщущих по подземелью голодных крыс… Дождавшись, когда папаша зароется в груду овчин и шкур и с присвистом захрапит, Гэдж, пытаясь не шуметь, поднялся с лавки, прихватил на столе кусок овсяной лепешки, жестяную миску и пару свечных огарков, сунул все добро в сумку, на дне которой еще болтались огрызки его рукописи и лежал в ножнах злосчастный голубоватый кинжал, и на цыпочках прокрался к выходу. Он старался двигаться тихо и бесшумно, как мышь, осторожно снял с двери железный крюк…

Каграт лениво заворочался на лежанке.

— Ты куда? — спросил он сонно. У него был слух, точно у совы.

— До нужника, — хрипло сказал Гэдж. Торопливо выскочил за порог и прикрыл за собой дверь.

Отбежав за угол, он оглянулся. Но позади все было тихо: коридор был пуст, никто не следил за Гэджем и не крался за ним следом, никто не желал узнать, куда это он намылился и где шляется по ночам; только откуда-то из-за стены крепости доносились размеренные ленивые шаги и унылая перекличка часовых. Гэдж перевел дух и, вооружившись факелом, поспешно спустился по лестнице в подземелье.

* * *

— Кто здесь?

Голос волшебника звучал настороженно. Над головой его витал крохотный голубоватый огонек — мерцающий и тусклый, слабый, почти ничего не освещающий, как робкий занедуживший светлячок.

— Это я — Гэдж, — быстро сказал орк. — Ты… как тут?

Гэндальф перевёл дух, как показалось Гэджу, с облегчением. Худосочный огонек, мотылявшийся над его головой, и вовсе угас, бесследно истаяв в холодном мраке.

— Стены… давят. А так — ничего… Который час, дружище? Сейчас… день или ночь?

— Почти полночь.

В маленькой келье все оставалось по-прежнему. Волшебник лежал, съежившись на лавке клубочком и спрятав подмышки озябшие ладони. Тьма копилась в углах караулки, плотная, как слежавшаяся сажа, и свет факела с трудом отгонял её. Где-то не то под столом, не то возле стены что-то едва слышно возилось, шуршало и словно бы царапалось, поскребывая по камням крохотными острыми коготками.

Гэдж прислушался.

— Что это?

— Что?

— Как будто кто-то копошится за стенкой…

— Крысы, — пробормотал маг. — Их тут полно… в подземелье.

— На поверхности их еще больше, — пробурчал Гэдж. — Огромных и злобных. На двух ногах.

Он зажег одну из свечей и прилепил её к деревянной поверхности стола, остальные положил рядом — так, чтобы волшебник в случае нужды мог до них дотянуться. Гэндальф осторожно пошевелился, сдерживая стон, расправил руки и ноги, тяжело перекатился на спину, щурясь на свет, точно огромный дремлющий кот. Перевёл взгляд на Гэджа. Лицо мага было осунувшимся и бледным, глаза лихорадочно поблескивали во мраке, отражая пламя свечи.

— Вижу, — негромко заметил он, — ты тут не слишком-то весело проводишь время, друг мой… Не по нраву тебе пришлось здешнее житье-бытье, э?

Гэдж поставил на стол баночку с немейником, медленно опустился на лавку рядом с волшебником. Уставился на свои ладони — они были грязные и загрубевшие, покрытые свежими набухшими мозолями. Что-то скребло и отчаянно царапало орка изнутри, точно загнанная в ловушку крыса.

— Ты был прав, — сказал он через силу.

— Я знаю, — спокойно произнес Гэндальф.

— И радуешься этому, да?

— Да, радуюсь, — со вздохом отозвался волшебник. — И был бы очень огорчён, если бы вдруг случилось как-то по-другому.

Гэдж с яростью ударил кулаком по поверхности стола — так, что подскочила стоявшая на нем жестяная миска.

— Силы небесные, Гэндальф! Я… я никогда не думал, что действительно буду стыдиться того, что я — орк! Что я — один из этих… Которые живут по своим звериным законам! Упиваются чужими страданиями и ни в грош не ставят чужую жизнь. Мучают крыс и жгут щенков. Носят ожерелья из человеческих зубов, где каждый зуб — очередная убитая жертва… И гордятся этим!

Он избегал смотреть на Гэндальфа — во взгляде волшебника было что-то, чего Гэдж не мог понять. Вялый вежливый интерес? Волнение? Беспокойство? Сочувствие?

— Гэдж… если бы судьба не вырвала тебя из родного племени и не забросила в Изенгард, то…

— Я был бы сейчас в точности таков, как они?

— По крайней мере, подобные обычаи не вызывали бы у тебя такого бурного отторжения.

Гэдж молчал. Он понимал, что Гэндальф