в доме Помфрета и который отразился не только на лице мужа, но и на лице жены, превзошел, должно быть, самые смелые его ожидания, когда после короткого и довольно ходульного обмена любезностями, он внезапно предъявил им вазу. Помфрет добрых пять секунд молча пожирал ее глазами в остолбенелом неверии, а затем растянул свой рот от уха до уха в улыбке неподдельного восторга и с пылом протянул обе руки. Миссис Помфрет, чьи веки покраснели и опухли даже сильнее прежнего, а кожа посерела и плечи опустились еще больше, метнула острый и настороженный взгляд сначала в Коха, а потом и в Фокса – не менее острый, зато без подозрения.

– Это та самая Ваньли, верно? – поинтересовался Кох.

Помфрет исступленно забулькал, выражая согласие.

Кох поклонился миссис Помфрет:

– Не смог удержаться от удовольствия лично доставить ее вам. Теперь, прошу простить, мне пора бежать в свой офис. Мистер Фокс все вам объяснит.

Кох отбил еще один поклон и был таков. Помфрет даже не посмотрел ему вслед. Он внимательно и с любовью изучал свое чудесным образом вернувшееся сокровище со всех сторон; и хотя, скорее всего, он слышал рассказ Фокса об обстоятельствах возвращения вазы, своего осмотра не прервал ни на миг. Миссис Помфрет, напротив, очень внимательно слушала Фокса, а когда детектив закончил, напрямую спросила:

– Ну и что вы по этому поводу думаете?

Фокс только руками развел.

– Вот так рыбина! – с вымученной издевкой фыркнула миссис Помфрет. – Долго и думать не надо: эта тварь Хит украла вазу, а Кох забрал ее и отправил самому себе по почте. Или еще: он же ее под шумок и умыкнул, а уж потом перепугался… – Она вяло махнула рукой. – Это уже не важно… – Миссис Помфрет указала на вазу в руках своего мужа. – Теперь я ненавижу эту штуковину. Я все здесь ненавижу. Все! И эту жизнь ненавижу!

Помфрет поспешно поставил вазу и приобнял жену за плечи.

– Ну что ты, Ирен… – с нежностью пробубнил он, – ты прекрасно знаешь, что это нездоровая…

Ее губы сжались в тонкую линию. Миссис Помфрет потянулась к руке на своем плече и так сжала пальцы мужа, что тот даже сморщился от боли. Поднявшись, Фокс пообещал сообщить новости, когда будет о чем сообщать, и раскланялся с обоими.

Вся эта история выглядела бессмысленной, как в ночном кошмаре. Такой кошмар, думал Фокс, уверенно шагая вдоль авеню с видом человека, знающего, куда он идет (хотя Фокс не знал), мог бы присниться Гебе Хит. Ни одна ниточка никуда не приводила; ни одно событие не имело сколь-нибудь прочной связи с другими. Взять хотя бы тот каталог монет в квартире Данэма. Или то, с какой прытью Данэм в тот день схватился за скрипку. Зачем? Про лишний слой лака внутри он уже знал, но вряд ли мог надеяться полностью удалить его из скрипки. Или взять ту проклятую вазу. Была она связана со смертью Перри Данэма или нет? А если была, то как? Логично предположить, что подозрения миссис Помфрет верны и кража вазы была очередной выходкой чудесной и непредсказуемой Гебы, но в таком случае как, черт возьми, эта ваза попала к Диего?! И зачем бы Диего стал…

Фокс резко свернул в табачный магазин, нашел телефон и позвонил в студию «Метрополитен бродкастинг компани». После короткого ожидания он услышал знакомый бас.

– Диего? Это Тек Фокс.

– А, привет. Как твои дела?

– Потихоньку. Как насчет совместного ланча?

– Э-э-э… ты прости, я… У меня назначена встреча.

– Давай попозже, в пять часов. Посидим, выпьем. А может, пообедаем вместе?

– Чего ты хочешь?

– Просто поговорить с тобой.

– Насчет той… вещи?

– Да. О ней и о других…

– Нет! – отрезал Диего. – Я не стану об этом говорить. Ни сейчас, ни потом. Это решено окончательно и бесповоротно.

– Но, Диего, ты, возможно, не понимаешь…

На линии повисла тишина.

Фокс с недоумением уставился на телефонную трубку. И это Диего, символ испанской любезности! Диего, обаятельный, старомодный педант, взял и бросил трубку? Фокс уже готов был поверить, что его друг способен подсыпать яд в чужой виски… Медленно и неохотно он вернул трубку на рычаги, посидел еще немного, задумчиво ее разглядывая, а затем вскочил с решительным видом, широким шагом вышел на улицу и на следующем углу свернул на запад, к Медисон-авеню.

На Медисон-авеню Фокс, пройдя полквартала в сторону центра, вошел в безвкусно оформленный холл апарт-отеля, деловито проследовал к лифту и, поймав вопрошающий взгляд лифтера, небрежно сказал ему: «Девятый, пожалуйста». Но все оказалось не так просто. Лифтер вежливо, но недвусмысленно поинтересовался, к кому Фокс идет. Быстро выяснилось, что его попытка срезать угол была лишней. Когда молодой человек за стойкой ресепшн позвонил в квартиру мисс Тусар с известием о приходе мистера Фокса, ему разрешили проводить гостя наверх. Тем временем Фокс незаметно наблюдал за работниками апарт-отеля, так как знал, что их всех, начиная с управляющего, полиция уже допрашивала о мисс Тусар, о ее привычках, передвижениях и друзьях, но они проявили поразительную скрытность, основанную не то на верности своей постоялице, не то на полном отсутствии интереса к ее делам.

Точно так же незаметно Фокс всматривался и в квадратное невозмутимое лицо горничной в униформе отеля, которая провела его к квартире «D» на девятом этаже. Ее имя и адрес – Фрида Юргенс, Восточная Восемьдесят третья улица, дом 909 – он записал в блокнот, как и нескольких других фактов, которые днем ранее ему удалось получить у инспектора Деймона. Одного взгляда на ее застывшее, геометрически правильное лицо было достаточно, чтобы понять скудный вклад этой женщины в общее досье. Деловито, но не особо вежливо она приняла у Фокса шляпу и пальто, а затем проводила гостя внутрь.

Гарда вышла ему навстречу с приветливо протянутой рукой, с легкой улыбкой и прямым, испытующим взглядом черных, без малейшего блеска глаз.

– Долго же вы раскачивались, – объявила она, изображая шутливую обиду. – То кресло будет поудобнее. Помните, вы сказали миссис Помфрет, что как-нибудь потом попробуете убедить меня проявить благоразумие? С тех пор прошло больше недели… – Уже сидя, она чуть повела плечами. – А ведь кажется, будто целый год пролетел, правда?

Заняв указанное ему кресло, Фокс согласился. Выходит, Гарда рассчитывала предстать дружелюбной и очаровательной, что, кстати, давалось ей без всякого труда. Кресло действительно оказалось удобным, в комнате было не слишком жарко натоплено, а мебель со вкусом подобрана.

– Не знаю, – сказал Фокс, – удастся ли мне убедить вас проявить благоразумие, но вызвать вас на откровенность я попытаюсь. Ваза эпохи Ваньли, принадлежащая Генри