– Ой, здесь же Антар! Привет, Антар! А это ребята, с которыми я плыву. Мы идем прямо за вами, в Адовы Врата, а потом в Одессу. Как там идет кампания?

Антар был все таким же, со своей привычной королевской грациозностью. К нему трудно было испытывать неприязнь, даже зная, каким он был реакционером, как беспрекословно подчинялся арабским странам Земли. Сейчас он, должно быть, разрывал связи с теми старыми союзниками, что также стало частью антииммигрантской стратегии. Любопытно, как лидеры «Свободного Марса» додумались до того, чтобы бросить вызов силам Земли и в то же время попытаться взять под контроль все новые поселения во внешней части Солнечной системы? Они настолько высокомерны? Или, может быть, они чувствовали угрозу? Ведь «Свободный Марс» всегда был партией молодых уроженцев, и если бы неограниченный поток иммигрантов стал приносить миллионы новых иссеев, то статус партии оказался бы в опасности. Эти новые полчища со своей закостенелой фанатичностью – церкви и мечети, скрытые пистолеты, открытые распри… Это был весомый довод в пользу позиции партии, ведь за предыдущее десятилетие активной иммиграции новоприбывшие явно начали строить здесь новую Землю – такую же нелепую, как предыдущая. Джон сошел бы с ума, Фрэнк бы залился смехом. Аркадий сказал бы: «Я же вам говорил», – и предложил бы устроить новую революцию.

Но проблемы с Землей нужно решать более реалистичным путем: ее нельзя просто прогнать из мыслей и надеяться, что все сложится само собой. И сейчас перед Майей стоял Антар, грациозный и даже более того, и думал, что Майя может принести ему пользу. А поскольку он всюду следовал за Джеки, Майя совсем не удивилась, когда та вместе с остальными внезапно возникла рядом, и все тут же принялись здороваться. Майя кивнула Джеки – та ответила безукоризненной улыбкой. Майя обвела рукой своих новых товарищей, обстоятельно назвав каждого по имени. Дойдя до Атоса, Майя обратила внимание на то, как Джеки смотрит на него, а Атос, когда назвали его имя, также дружелюбно на нее взглянул. Майя быстро, но как бы между делом, начала расспрашивать Антара о Зейке и Назик, которые теперь, как выяснилось, жили на побережье бухты Ахерон. Обе их группы медленно двигались в сторону музыкантов и вскоре должны были полностью перемешаться, после чего станет слишком шумно, чтобы расслышать собеседника.

– Люблю это шеффилдское звучание, – сказала Майя Антару. – Поможешь мне пробраться на площадку?

Это была очевидная уловка: ей явно не требовалась помощь, чтобы пройти через толпу. Но Антар взял ее под руку и не заметил – или сделал вид, – как Джеки беседует с Атосом. Но Микка, такой высокий и сильный, вероятно, выходец из Скандинавии, казался слегка вспыльчивым и сейчас плелся вслед за группой с кислым выражением лица. Майя сложила губы бантиком, удовлетворенная тем, что ее замысел пока себя оправдывал. Если «Первые на Марсе» были бо́льшими изоляционистами, чем «Свободный Марс», то раздор между ними окажется еще полезнее.

Она танцевала с таким воодушевлением, какого не ощущала многие годы. Если сосредоточиться на бас-барабанах и прислушиваться только к их ритмам, то музыка напоминала что-то вроде биения возбужденного сердца. А раздававшийся поверх этой повторяющейся темы стук всяких деревянных чурбанов, кухонных принадлежностей и круглых камней казался не более чем урчанием в животе или проносящейся в голове мыслью. И в этом был некий смысл – не музыкальный смысл в ее понимании, но ритмический, в некотором роде. Она танцевала, потела, смотрела на шаркающего рядом Антара. Джеки и Атос исчезли. Микки тоже не было видно. Наверное, он был готов взорваться и всех их поубивать. Майя ухмыльнулась и закружилась в танце.

К ним подошел Мишель, и она, широко ему улыбнувшись, обняла его вспотевшей рукой. Он любил потные объятия и выглядел довольным, но любопытным:

– Я думал, ты не любишь такую музыку.

– Иногда люблю.

К юго-западу от Гейла канал возвышался все сильнее с каждым шлюзом, поднимаясь на Гесперийские высоты. А пересекая горы на востоке Тирренского массива, оставался на этом четырехкилометровом возвышении, которое теперь чаще называли пятью километрами над уровнем моря, так что в шлюзах там уже не было нужды. Они по несколько дней кряду шли в моторном режиме или под парусами, останавливаясь в одних прибрежных городках и проходя мимо других. Окс, Яксарт, Скамандр, Симоис, Ксанф, Стеропа, Полифем – они заходили в каждый из них, упорно следуя за кампанией «Свободного Марса» и заодно за большинством направлявшихся в Элладу барж и яхт. Однообразный пейзаж простирался в обе стороны до самого горизонта, хотя кое-где в регионе линзы прожгли не привычный базальтовый реголит, а что-то другое, отчего при испарении и выпадении этих новых пород береговые валы сложились несколько иначе, образовав собой блестящие полоски обсидиана или сидеромелана, мрамора или порфира, ярко-желтой серы, комковатых конгломератов и даже один протяженный участок стеклянных берегов, прозрачных по обе стороны канала. Этот промежуток, который так и назывался – Стеклянные Берега, разумеется, был широко развит. Прибрежные города соединялись мозаичными дорожками, бегущими в тени пальмовых деревьев, которые росли в гигантских керамических горшках. Вдоль этих троп располагались виллы, чей вид довершали травяные лужайки и изгороди. Города в Стеклянных Берегах были выбелены и сверкали пастельными ставнями, окнами и дверьми, голубыми черепичными крышами и большими неоновыми вывесками над синими навесами прибрежных ресторанов. Это был своего рода Марс мечты, канал, обыденный для древнего фантастического пейзажа, но от этого не менее прекрасный: на самом деле эта очевидность даже была одним из его достоинств. Дни, в которые они шли через этот район, оказались теплыми и безветренными, а поверхность канала – такой же гладкой и прозрачной, как его берега. Это был стеклянный мир. Майя сидела на верхней палубе на носу корабля под зеленым навесом и разглядывала грузовые баржи и туристические колесные судна, двигающиеся в противоположную сторону с пассажирами, высыпавшими на палубу, чтобы насладиться видом стеклянных берегов и цветных городов, которые их украшали. Самое сердце марсианского туризма, излюбленное направление гостей из других миров – стоило признать: здесь было красиво. Вглядываясь в проносящуюся мимо картину, Майя пришла к мысли, что, какая бы партия ни победила на следующих крупных выборах и чем бы ни завершилась битва за иммиграцию, этот мир должен сохраниться и сверкать на солнце так же, как сейчас. Тем не менее она продолжала надеяться на успех своего замысла.

Пока они медленно двигались на юг, в воздухе стала ощущаться южноосенняя прохлада. На вновь появившихся базальтовых берегах стали виднеться деревья с яркими красными и желтыми листьями, а однажды утром на гладкой воде у берегов образовался тонкий слой льда. Поднявшись на вершину западного берега, они увидели, что на горизонте, словно две сплюснутые Фудзиямы, вырисовывались патеры Тирренская и Адриатическая, причем черные скалы последней окаймлялись белыми ледниками. Когда-то давно Майя впервые видела эти скалы с другой стороны, когда выбралась из каньона Дао, путешествуя по затопленному бассейну Эллада. С той девушкой… как там ее звали? Она еще была родственницей какого-то ее знакомого.

Канал проходил между драконьими хребтами Гесперия. В здешних городах был менее экваториальный климат, более терпкий воздух и высокое расположение. Приволжские города, новоанглийские рыбацкие деревни – только с названиями вроде следующих: Астап, Эрия, Ухрония, Апис, Эвност, Агатодемон, Кайко… Лента воды вела их вперед, все дальше и дальше, строго на юго-запад. Вскоре оказалось уже трудно принять мысль, что это был единственный такой канал на Марсе, что вся планета не была оплетена их паутиной, как следовало из старинных карт. Да, существовал еще один крупный канал, в районе Перешейка Буна, но он был коротким и очень широким и с каждым годом расширялся все сильнее, разрываемый экскаваторами и восточными течениями, – по сути, он уже и не был каналом, а скорее искусственным проливом. Нет, мечта о каналах воплотилась только в этом месте и больше нигде. И, безмятежно плывя по этой воде, по бокам можно было наблюдать лишь высокие берега, закрывавшие собой все, что находилось за ними, и это создавало ощущение нереальности, заставляло думать, будто во всех их политических и личных дрязгах присутствовало барсумское величие.