— Норов дурачий, родовой. Хочь ты её целуй, хочь бей. У моего батьки был один такой, соловый. Как собака кусался!

— Быстрей топайте! — грубо поторопили позади.

— Успеешь! — съязвил Калашников, оглядываясь. — На блины к тёще, что косой машет...

На привале, в ожидании полевой кухни, Яков отошёл к стайке осин на берегу оросительного канала, где паслась его лошадь. Вторую ночь в коротком походном забытьи ему явственно виделась мать. Принаряженная, ещё совсем не старая. Они вдвоём стояли у двора и ждали кого-то. Вроде бы отца. И она спрашивала у Якова, не идёт ли тот по дороге... Светлое лицо в расщепках морщин, и взгляд её любящих глаз, и голос, самый дорогой голос на свете, — вся она была рядом с ним, излучая тепло и особенную материнскую нежность. И он ощущал, проснувшись срыву, палящую тревогу, и жалость, и тоску — острую и покаянную. Отца Яков по-прежнему простить не мог. И твёрдо считал, что служба у немцев, атаманство привели к роковой случайности. Ведь не в отца же он стрелял, а в предателя с фашистским флагом! Если бы знать тогда, кто это... Тяжелей всего было думать о матери. Она не только осталась одна, но и, потеряв мужа, вынуждена отступать с немцами, навеки покидать родной край. Уж она-то, простая казачка, ни в чём не повинна. А больше всего горя обрушилось именно на мать!..

— Товарищ старший сержант!

Яков вскинул голову: — казаки спешили к полевой кухне, а перед ним гарцевал на рослом белогривом коне посыльной из штаба.

— Вас вызывают! К командиру полка! Он в голове колонны...

Лада лихо пронесла вдоль эскадронов, артиллерийских упряжек. Ниделевича нашёл Яков в крытой чаканом чарде. Байков, давний знакомый по штабу, пожал руку и приказал пропустить.

— Почему не нашил третью лычку? — вдруг спросил полковой, выслушав представление Шаганова.

— Не успел, товарищ гвардии майор! Виноват.

— Ладно. Не до мелочей. Впереди Дебрецен. Сапунов предложил тебя на должность командира взвода. Вот и Антон Яковлевич, — майор кивнул в сторону политрука, сидевшего за столом, — поддержал кандидатуру. Помню тебя с Миуса, когда пленного притащил. Надеюсь, справишься?

— Так точно.

— Скажу начистоту. В Особом отделе дивизии помог Иван Хомяков. Майор со Ставрополья, где ты партизанил. Так что принимай взвод!

Дивизия безостановочным маршем обходила город, скапливаясь у восточной окраины, чтобы при необходимости развить атаку и далее, на юг. Две другие дивизии — 12-я и 63-я — приближались к Дебрецену с севера, готовясь к фронтальному штурму. Но донцов опередили соседние части 2-го Украинского фронта. Полк Ниделевича подоспел им на помощь 19 октября.

Не успели казаки рассыпаться из походного строя, как их внезапно атаковали немецкие танки! Командир и политрук, находившиеся на НП, оказались фактически отрезанными. Времени дожидаться приказов сверху ни у младших командиров, ни у казаков не осталось. Всё зависело только от них самих! И с волнением наблюдая, как вдали занимают позиции сабельники, как проворно готовят артиллеристы орудия к бою, а рядом с ними — расчёты артминполка и противотанкового, как вся эта смешанная армейская группа, дивя выучкой и мужеством, разворачивается перед сражением, Ниделевич тронул политрука за плечо:

— А ты, Антон Яковлевич, утверждал, что казакам нужен отдых, что их ветер качает. Дудки! Их даже ураган не сломит! Видишь, и без нас с тобой обходятся...

Над кварталами города вставали чёрные дымы, сплетаясь с низкими тучами. Ожесточённо грохотала канонада по всему кольцу окраин. Эскадрон Сапунова находился на левом фланге, взвод Якова — на самом краю. Танки приблизились. Их встретили залпы прямой наводкой. Восемь «тигров» застыло в первые минуты боя. Остальные попятились. Шквал артогня их преследовал до самых улиц. Между тем Сапунов, боясь упустить инициативу, уже посадил свой эскадрон на лошадей. И как только четвёрка краснозвёздных танков рванулась вперёд, к городу, повёл казаков вслед за ними!

Лада рвала копытами стерню, пласталась, неся припавшего всадника. Рёв танков и настилающийся перебор лошадей. Клокочущее русское «ура». Им навстречу — пулемётные и автоматные очереди, минный заслон. Редели ряды казаков в безудержной конно-танковой атаке...

Но уже вихрят донцы пыль улиц, подавлены передовые очаги обороны! Безумное напряжение атаки, когда в любой миг ожидаешь смерти, постепенно теряется, — яснеет голова, действия обретают расчётливость.

Взвод Шаганова прочёсывал центральную площадь. Спешенные казаки растеклись ручейками по дворам, перестреливаясь с засевшими гитлеровцами. Левшунов со своим отделением добрался уже до колонн какого-то дворца с поникшим венгерским флагом, когда с верхнего этажа застрочил пулемёт. Казаки укрылись за колоннами. А Чикин повёл подчинённых вдоль стены, чтобы вход в здание забросать гранатами. Третье отделение Житника прикрывало товарищей сзади. Яков с сержантом Казьминым был с ними, наблюдая за штурмом. Первым подкрался к дверям Белоярцев, швырнул в крайнее окно гранату. Она мощно и гулко разорвалась внутри. Яков поднял полувзвод!

Дворцовое убранство, потолки с изображением мифических героев, парадная лестница, устланная ковровой дорожкой, на мгновение отвлекли взгляд Якова. Но казаки уже были на площадке второго этажа, громом очередей наполняя здание. Завеса пыли дрожала в овальном вестибюле. Яков оставил у входа бойца, побежал по ступеням наверх, держа трофейный вальтер. В высоких комнатах гудел под сапогами паркет. На обоях золотились причудливые узоры, в инкрустированных рамах висели картины с фигурами бравых мадьяров. Богатая мебель придавала комнатам помпезный вид. Голоса раскатывались как в церкви. К удивлению Якова, вели огонь из пулемёта двое гражданских — убитый мужчина и пленённая тонконосая красавица. Её чёрные волосы растрепались, смуглое лицо застыло в гримасе презрения. Она стояла со связанными за спиной руками, что-то шепча, а казаки смотрели на её полную грудь, ноги в подогнанных бриджах и сапожках наездницы. Щека Сёмки Кожухова, невысокого ладного хопёрца, переведённого из разведки за какую-то провинность, взбугрилась царапиной. Он мерцал сталью своих синеватых глаз, кривил губы в усмешке:

— Богиня войны, твою мать! Как тигра кинулась...

Яков приказал ему и калмыковатому Барбуданову отвести её в штаб. А сам с Казьминым и отделением Чикина продолжил обход здания. В подвале было темно. На окрик никто не отозвался. Бойкий парень, Тамахин, клацнул зажигалкой. Из-за огромной винной бочки оглушительно взлаял шмайссер. Во мраке прерывисто мигал огонёк вражеского автомата, — пули вонзались в стены, звонисто рикошетили, дырявили бока бочек. Распластанный на полу Яков подумал, что ранен, ощутив, как мокреет колено. Оказалось, растекается вино, — запах выдержанного портвейна становился всё резче.

— Отходи по одному! — приказал он, отползая.

И тотчас на звук загремел автомат. Не