просто отказался. Когда ему первый раз принесли зарплату, где были перечислены его должности и в банке, и в партии, и в армии — он сказал: «А зачем мне это?» Дайте мне жалованье команданте кубинской армии — и мне хватит.

— А правильно ли это? Нужно ли нам сегодня ориентироваться на такие ценности?

— Существуют безусловно и другие подходы. Например, классическая формула: «От каждого по его способностям, каждому — по его труду» — знаменитый принцип социализма, провозглашенный в Конституции СССР 1936 года. Справедливая позиция? Безусловно. Ведь все нормально: вы заработали — вы получили. Больше заработали — больше получили. Но нужно не путать две вещи: украл — а не заработал. Вот это недопустимо. Поэтому мы часто возмущаемся теми процессами, которые возникают в нашем уголовном законодательстве. Красть нельзя! Но ведь это было сказано еще Иисусом Христом: «Не укради», восьмая заповедь. Красть нельзя, а зарабатывать — пожалуйста. Разве кто-то будет возражать, если кто-то в силу своего таланта, либо физических усилий больше заработает — это нормально. Мы никогда не возмущаемся, когда люди, совершая какие-то открытия, экономически получают за это. Потому что «от каждого по его способностям, каждому — по его труду». Справедливо. Но красть нельзя. Вот что самое главное. Нельзя отнимать у людей силой. Здесь такая простая граница, что люди в ней путаться не должны. Это как граница между добром и злом — эту границу мы никогда не должны нарушать. А в остальном пожалуйста — зарабатывай сколько хочешь, если ты в состоянии это сделать — и получай сколько хочешь. У Че Гевары, может быть, был немножечко перекос в сторону уравнительной системы, но она может быть оправдана особыми условиями — войной, например. Уравнительной системы не должно быть, это естественно. Но принцип «От каждого по его способностям, каждому — по его труду», мне кажется, был и есть нормальный справедливый принцип.

— А как Вы видите сегодняшнюю обстановку в мире?

— Мы, патриоты России, желаем установления нормальных отношений в мире, в котором бы не отравлялись различными пакостями, которыми сейчас полна мировая атмосфера. Я имею в виду дело Скрипалей и прочие вещи, которые мы считаем мусором, которым сознательно засоряют обстановку, и ждем момента, когда политические руководители ответственных государств спокойно сядут за стол переговоров и скажут: пора заканчивать этот Бедлам, эту гнилую обстановку псевдохолодной войны, для которой, собственно, нет никаких причин. Это хотелось бы прежде всего. Для нас, для людей старшего поколения, всегда было одно простое правило: обязательно нужна четкая постановка экономических проблем. Когда-то Петра Первого во время его пребывания в Европе спросили: «А что нужно, Ваше Величество, для благополучия России?» Он сказал: «Да два хороших дождя, в мае и в июне. И все будет нормально в России».

Вот и Николай Владимирович Губернаторов, с рассказа о котором мы начали настоящую главу, выйдя в отставку, каждый год ездил на родину в Великие Луки. Его постоянно заботила судьба русской деревни, которую он очень любил. В своей деревне Николай Владимирович помогал построить ясли, отремонтировать школу, вёл пропаганду по искоренению пьянства, увековечению памяти погибших на фронте жителей деревни. Однажды он сказал: «Корни нравственности и духовности людей всегда были в деревне, и другого места на земле для этого нет. Именно там закладывались порядочность и нравственность. А почему? На селе хорошие и плохие поступки не остаются без внимания людей. И о хорошем, и о плохом в деревне быстро узнают все — или поощряют, или осуждают. Поэтому там всегда были редкостью тяжкие преступления. Атмосфера работала на предупреждение преступлений. Вся деревня гуляла при рождении, вся деревня провожала на кладбище. Каждый на виду у всех. Там законы меньше влияют на моральное поведение деревенских, многое определяют традиции, обычаи, уважение к старшим, память о прошлом. Я хочу, чтобы деревня возродилась на новой организационной и технологической основе».

Как писал трагически погибший поэт Николай Мельников:

Поставьте памятник деревне

На Красной площади в Москве.

Там будут старые деревья,

Там будут яблоки в траве.

И покосившаяся хата

С крыльцом, рассыпавшимся в прах,

И мать убитого солдата

С позорной пенсией в руках.

И два горшка на частоколе,

И пядь невспаханной земли,

Как символ брошенного поля,

Давно лежащего в пыли́.

И пусть поёт в тоске от боли

Непротрезвевший гармонист

О непонятной «русской доле»

Под тихий плач и ветра свист.

Пусть рядом робко встанут дети,

Что в деревнях ещё растут,

Наследство их на белом свете —

Всё тот же чёрный, рабский труд.

Николай Владимирович Губернаторов всегда говорил о деревне с какой-то особой теплотой: «Не только я люблю деревню, уверен, что и она меня. Перефразируя слова Отелло, я бы сказал так: “Я полюбил её за муки. Она меня за сострадание к ним”. Мне нравится чувство тоски по моей деревне. С этим чувством я живу постоянно. Сейчас, к сожалению, деревня погибает от безлюдья, отсутствия у государства потребности в деревне. Вместе с тем всё больше говорят о продовольственной проблеме, которую не разрешить без поднятия уровня и качества жизни в деревне. Чем можно привлечь людей в деревню? Вероятно, достойной жизнью не только в плане материальном, но и полномасштабным человеческим отношением к сельским жителям».

Сейчас я жалею, что никогда не спрашивал Николая Владимировича о том, что говорил о деревне Андропов. Но еще до того, как Губернаторов стал помощником Андропова, произошел такой случай. Одной из постоянных забот Андропова был контроль над выездом в командировку за рубеж советских граждан, главным образом — деятелей науки, культуры, руководителей предприятий, министерств и ведомств. Последней и главной инстанцией, дававшей разрешение на выезд, была комиссия ЦК КПСС, заместителем председателя которой от КГБ был заместитель Андропова Ардалион Николаевич Малыгин. «Помню, как-то в очередной четверг к нам поступил протокол комиссии, — вспоминает Губернаторов, — где в числе отказников значился Владимир Высоцкий. Ему отказывали в возможности поездки в Париж, к его жене Марине Влади. Обоснования причин отказа в протоколе не было. Была лишь краткая заметка: “УКГБ по г. Москве и области считает выезд нецелесообразным”. Малыгин позвонил мне и велел принести из архива “выездное дело” Высоцкого. Взяв из архива дело, я изучил его и понес Малыгину. Я доложил, что отказ ничем не обоснован, сказал, что считаю Высоцкого патриотом и уверен, что