— Мой дорогой собрат, — начал Мютель, — господам, пребывающим под моим началом, поручено упорядочить процедуру опознания тел. Тут так мало места, что если мы позволим подойти всем сразу, это приведет к очередному столпотворению и новым жертвам. Полагаю, вас прислал к нам на помощь господин де Сартин?

— Не совсем так, хотя мы, разумеется, в вашем распоряжении. Речь идет о расследовании, связанном с обнаруженным сегодня ночью подозрительным трупом. Поэтому нам необходимо посмотреть… Полагаю, у вас есть списки?

— Разумеется, мы составили списки всех, кого удалось опознать по тем или иным признакам; еще есть список тех, кого опознали родственники, и список примет тех, кого мы пытаемся опознать с помощью этих самых примет. У многих лица превратились в бесформенное кровавое месиво, и опознать такие трупы надежды мало. А тут еще и ливень… вряд ли мы сможем долго хранить тела… Но в Мертвецкую они все не поместятся!

Приблизившись к Николя, комиссар, понизив голос, справился о здоровье Сартина.

— Ах, дорогой мой, вы же знаете, simplicitas ас modestiae imagine in altitudinem conditus studiumque litterarum et amorem carminum simulans, quo velaret animium[18]…и не менять при этом париков…

Когда их слова не предназначались для чужих ушей, оба комиссара, будучи страстными любителями изящной словесности, с удовольствием поддерживали разговор при помощи латинских цитат.

— Bene[19]. Действительно, необходимо выявить виновников! И уверенность, что он это понимает, меня вдохновляет. Конечно, положение серьезное, но он выпутается. Хотелось бы как можно скорее узнать истину. И тогда ложь и зависть увязнут в собственной трясине!

И, подмигнув, добавил:

— Положитесь на меня, я постараюсь выяснить и сообщить вам как можно больше подробностей, связанных с проявленной в эту ночь некомпетентностью.

Понимающе улыбнувшись, Николя подкрепил улыбку дружелюбным взмахом руки. Когда в 1761 году его неожиданно для всех назначили комиссаром Шатле, собратья по ремеслу приняли его настороженно. С тех пор большинство из них прониклись к нему уважением за его собственные достоинства, и, уверенные в его честности и готовности, в случае необходимости, ходатайствовать перед генерал-лейтенантом, охотно делились с ним своими трудностями. Николя никогда не кичился своими успехами и никогда не забывал воздать должное ветеранам ремесла, старшим его по возрасту.

Николя и Бурдо отправились в церковь, где составляли списки. Со всех сторон неслись стоны и рыдания родственников погибших. Приступив к просмотру, инспектор через несколько минут указал Николя на строку, и тот громко прочел:

— «Молодая хрупкая девушка, одетая в шелковое платье соломенного цвета, белокурые волосы, голубые глаза, возраст — девятнадцать лет…»

Он подозвал пристава, составившего список.

— Эта запись последняя. Следовательно, приметы жертвы вы получили совсем недавно. Вы помните, кто их сообщил?

— Да, господин комиссар, ведь дело было четверть часа назад. Какой-то господин лет сорока, а с ним молодой человек. Господин искал племянницу. Он казался очень взволнованным, и даже дал мне карточку своей лавки, дабы я сообщил ему, ежели отыщу девушку.

Сверившись с номером записи, он порылся в картонной коробке, где стопочками лежали разнообразные бумаги.

— Сейчас… так, номер 73… Вот!

И он вытащил украшенный виньетками кусочек картона с нарисованными вверху двумя зверьками с густым мехом. Их пушистые хвосты служили обрамлением гравюры, изображавшей мужчину в шубе и меховой шапке, тянувшего руки к пылающему очагу. Текст карточки гласил:

«Лавка „У двух бобров“. В суровую зиму на улице Сент-Оноре, напротив Оперы, Шарль Гален, меховщик, продает пушнину и меховой товар, а также лучшие в Париже муфты и шубы».

— Племянницу его звали Элоди Гален, — добавил пристав.

Свинцовым карандашом комиссар записал адрес лавки в свою черную записную книжечку.

— Не будем терять времени, — произнес он, — и отправимся по этому адресу.

Когда они садились в фиакр, откуда-то неожиданно вынырнул Сортирнос и схватил Николя за пуговицу фрака.

— Послушай, что я тебе скажу: сегодня городская стража весело провела ночь. Они только и делали, что откупоривали бутылки в окрестных кабачках, обмывая свои новые мундиры. Веселые заведения они тоже не обошли стороной. Так что Полетта из «Коронованного дельфина» может рассказать тебе много интересного. Кстати, она поручила сообщить тебе и господину Бурдо, что ждала вас, и даже приказала никому не отдавать приготовленный вам ужин, и в конце концов он совсем остыл. Но она на вас не в обиде, она понимает, что не сложилось. И еще она мне сказала, что у нее для вас есть новость, и она жаждет вам сообщить ее, дабы доставить вам удовольствие. Словом, она ждет вас сегодня вечером часов в десять, хотя, конечно, такого ужина, как вчерашний, вам уже не видать…

Николя направился к фиакру, но Сортирнос удержал его.

— Не торопись! Посмотри лучше, что раздают на улицах подкупленные мошенники. Кстати, листовка отпечатана за счет города. Об этом мне сообщил один цеховой мастер, когда пользовался моим шале; они печатают их в той же типографии, где эшевены обычно размещают заказы на объявления о торгах и подрядах. Прошу прощения за вид!

И он протянул комиссару мятую бумажку. Николя бросил Сортирносу монетку, и тот, всем своим видом изображая благородное бескорыстие, схватил ее на лету. Автор пасквиля поливал грязью Сартина и первого министра Шуазеля. Николя отметил, что в Ратуше времени не теряли. Обвинения, брошенные в адрес его начальника и министра, оскорбляли его как служителя королевского правосудия и королевского советника. За десять лет он так и не привык к мерзким, источающим ненависть листкам, особенно расплодившимся при последней фаворитке. И хотя он вынужден был признать, что не все в этих листках было ложью, они по-прежнему вызывали у него отвращение. Ему не раз приходилось конфисковывать подобные опусы прямо в типографии и уничтожать их. Однако он понимал, что в лице авторов этих афишек полиция столкнулась с тысячеголовой гидрой, из каждой отрубленной головы которой вырастали две новых.

Впереди вновь показался кордон гвардейцев из караульного отряда. Николя попросил офицера позволить им проехать по улице Руаяль, и фиакр медленно проследовал по направлению к месту разыгравшейся ночью драмы. К этому часу следов трагических событий на улице почти не осталось, если не считать обрывков одежды и одиноких башмаков, которые вскоре, без сомнения, подберут старьевщики. Грозовой дождь размыл темные пятна на земле и омыл камни. Залитые ярким полуденным солнцем траншеи, каменные блоки и неровные углы домов, ставшие виновниками ночной трагедии, сейчас выглядели свидетелями обвинения. Площадь Людовика XV освобождалась от следов катастрофы: команды уборщиков приступили к расчистке пепелища, образовавшегося на месте сгоревших праздничных декораций. Торжественно и величественно высились Посольский дворец и Мебельные склады. Ветер прогнал остатки зловонной гари. Завтра здесь все будет как обычно, словно ничего не произошло. В ушах Николя зазвучали предсмертные крики, и он в который раз задумался о последствиях бедствия, постигшего парижан вместо обещанного праздника. Чтобы попасть на улицу Сент-Оноре через пассаж Оранжери они поехали вдоль Мебельных складов, и вскоре фиакр остановился возле поворота на улицу Валуа, перед лавкой, где на фасаде красовалась вывеска «У двух бобров». В большом окне, обрамленном резной деревянной рамой, были выставлены картины со сценами охоты: трапперы и дикари преследовали всевозможных зверей во всех частях света. Решетка в виде частокола, увенчанного позолоченными шишечками, защищала стекло, за которым в полумраке проступали искусно расставленные чучела животных. Николя указал Бурдо на оголенные манекены.