императора гневно полыхнули от магии, и даже камера не съела силу его дара, — а войну не выигрывают в обороне.

Дмитрий Романов нехорошо усмехнулся:

— Не только регулярная армия сейчас спешит на помощь нашим бойцам. Я призываю и приказываю всем благородным родам отправить своих людей к полыхающей границе. Время показать наше единство. Время напомнить соседям, что любые распри внутри их не касаются, и если они решили, что это отличный повод позариться на наши земли, их ждет горькое разочарование.

Я улыбнулся нехорошей улыбкой против воли, чувствуя, как собственный дар заколол костяшки пальцев. Понятно, мало отбросить оборзевшего соседа, надо разбомбить его города в мелкодисперсную пыль, чтоб больше никому неповадно было.

Хотя бы еще полвека.

— Наша страна слишком сильна и богата, это всегда нервировало наших соседей, — продолжил государь. — Ведь каждый из них втайне мечтал нарезать нашу родную землю на куски и растащить наши богатства. И раз за разом они приходят к нам на порог с оружием. Но может ли хоть кто-то в этом мире победить страну, объединившую сотни народов всех конфессий мира? Я отвечу вам — нет.

Государь втянул воздух, явно борясь с прорывающимся наружу пламенем праведного гнева.

— Они хотят нашей земли? Ее хватит на всех! Два на два. Мы похороним в нашей богатой земле всех непрошеных гостей и снова вырастим хлеб для наших детей. Так наши прадеды делали. Так мы сделаем. Так будут делать наши внуки.

Магия полыхнула огнем прямо в кадре, и оператор переключил изображение на флаг Российской Империи, красиво реющий на одной из башен.

Трансляция кончилась, и в столовой, где мы все сидели, повисла гробовая тишина. Девчонки с ужасом смотрели на своих женихов, готовясь цепляться за штанины, лишь бы парни не рванули в бой. Молодые люди же, наоборот, бурлили энергией, страстно желая раскатать немчуру, как их предки.

В одно мгновение тишина столовой нарушилась возгласом какой-то девушки, испуганным и, кажется, близким к истерике:

— Никуда я тебя не отпущу!

И это словно сорвало печать молчания со всех присутствующих.

Все заговорили одновременно: кто-то по телефону, кто-то между собой, кто-то что-то набирал текстом. Я склонился к Василисе и негромко произнес:

— Я — князь и должен буду поехать.

— Но, Алекс… — глаза Корсаковой расширились от ужаса. — Ты единственный в роду, без наследника, это незаконно!

Я взял ладони девушки в свои руки, заглянул в ее лицо и проговорил медленно и настолько проникновенно, насколько можно было в шумящем зале:

— Василиса, я — князь. И я не могу не поехать. Не могу. Иначе это будет несмываемое позорное пятно, что ляжет на нашу семью, на наших детей. Это не обсуждается. Я сейчас вызову дружинников. Ты будешь под их охраной все время, пока меня не будет рядом.

— Алекс… — глаза моей невесты наполнились слезами, но девушка держалась изо всех сил.

— Отставить слезы, — нахмурился я. — Я не собираюсь там умирать.

Корсакова прикрыла глаза, сделала несколько глубоких вздохов. Одинокая слезинка покатилась по ее щеке, и мне хотелось бы ее стереть, но я понимал, что любое движение может разрушить хрупкую выдержку девушки.

— Хорошо, — наконец произнесла Василиса, подняв на меня спокойный взгляд зеленых глаз. — Я буду тебя ждать.

— Вот и славно, — улыбнулся я, набирая Бойко. — Макар Федорович, не изволите ли подъехать к университету? Нет, без вещмешков. Пока из задач только охрана моего самого ценного груза.

Слушавшая это Василиса залилась румянцем, а спустя полчаса я сажал ее в черные бронированные «Руссо-Балты» с гербами своего рода на всех видных местах.

От размышлений, что у меня уже есть свой род, свой герб и своя дружина, меня оторвал телефонный звонок.

— А я все думал, когда ты позвонишь, — хмыкнул я в трубку.

— Я так предсказуем? — недовольно произнес Иван.

— Скорее постоянен.

Парень хмыкнул.

— Жду тебя в Кремле.

— Еду, — коротко ответил я и положил трубку.

В принципе, наверное, я действительно мог соскочить с этой истории, пользуясь законным аргументом — я ж единственный представитель рода. Отсидеться в тылу, наблюдая за статистикой через экран монитора. Даже, наверное, мог бы Ивана уболтать не совать пальцы в кипящее масло, а так, устроиться где-нибудь сильно подальше от пекла.

Мог бы, наверное.

Но не хотел.

И вдавливая педаль газа в пол по дороге к Кремлю, я думал не о том, что моя жизнь вернулась на привычные рельсы, не о том, что мои планы полетели ко всем чертям, и даже не о том, что надо было жениться быстрее, забив на все княжеские понты.

Я думал о том, что этот мир полон не только магии, но и войны. В том самом древнем, самом жестоком и кошмарном ее проявлении, что только можно себе вообразить. И стоило признаться, что война, как старая боевая подруга, скучает одна.

И я, пожалуй, тоже по ней соскучился.

День спустя, прифронтовая территория

— Напомни, как отец тебя сюда отпустил? — спросил я, кидая рюкзак с вещами на койку в шатре.

— Втайне от матери, — усмехнулся цесаревич, устало плюхаясь на свое место.

— Серьезно? — удивился я. — Я думал, тебя запрут где-нибудь под Лубянкой, а тут прям даже боевое сопровождение выделили.

— На нас напали, Алекс, — нахмурился Иван. — Это не показательная порка британцев. К тому же эти говнюки хотели Елену на своем слабоумном принце женить!

На самом деле Иван мог бы остаться в ближайшем безопасном населенном пункте, пользуясь всеми благами цивилизации, но пацан оказался ужасно деятельным. В итоге мы приблизились к ленточке настолько близко, насколько вообще могли. Лютый, имеющий приказ защищать шиложопый объект любой ценой, матерился сквозь зубы и обещал подать в отставку, как только все закончится.

Что не могло меня не радовать, если честно.

— Какой план на день? — спросил я, скручивая крышку с бутылки воды.

— Идем в госпиталь, затем в командный пункт. Слушаем, что происходит, узнаем, чем нужно помочь.

— На то ж штаб есть? — приподнял я бровь.

— Штаб — там. А реальность — здесь, — пожал плечами парень.

— Разумно, — согласился я.

Говорить о том, что госпиталь с ранеными солдатами вообще-то зрелище не для слабонервных мальчишек, не стал. Хочется наследнику престола максимальное погружение в реальность — пусть проникается.

— Ваше Высочество, — в шатер заглянул очень уставший