Эо сказала бы, что благодаря этому аду они смогли построить свой рай, и оказалась бы совершенно права. Смотрю вверх, на жилые дома высотой метров в пятьсот, на серую дымку выхлопных газов, которая служит потолком этим бетонным джунглям. Пространство над головой исчерчено линиями бельевых веревок и электропроводов. Полная безнадега. Здесь нужно изменить все, от начала до конца!

Встреча назначена в месте под названием «Берлога полуночников». На огромном, высоком здании таверны мигает красная неоновая вывеска, покрытая засаленными граффити. Пятнадцать открытых уровней нависают над центральным питейным залом, где стоят столы и кабинки, обшарпанные от постоянного наплыва посетителей. Раздается звон бутылок и стаканов, плеск бухла. Темно-синие и розовые огоньки мигают на пятнадцатом этаже, где выступают танцовщицы, с которыми клиенты могут уединиться за отдельную плату. Мы с Валентином проходим мимо двоих громил с биомодифицированными лапищами. Один из них, черный, бледен, словно мрамор, руки у него потолще моих, второй – темнокожий серый, с встроенным в плечо импульсовиком.

Остальные серые один за другим через равные промежутки времени входят в таверну вслед за мной. Некоторые из них в линзах, пытаются сойти за представителей других цветов. На одной даже надета биомаска, благодаря которой ее ни за что не отличишь от какой-нибудь розовой милашки. Догадаться, что это цифровая иллюзия, невозможно – разве что поднести к ее лицу магнит. Вся группа чувствует себя в этом заведении как дома. Не могу похвастаться тем же, несмотря на то что они замаскировали меня под черного.

Знаки на моих запястьях прикрыты эндопротезами с символикой черных. Волосы стали белыми, глаза – черными. Кожа на несколько тонов бледнее. Мы с Виктрой слишком высокие, чтобы нас могли принять за представителей других цветов. К счастью, черные тоже захаживают в это заведение, хоть и не так часто, как другие плебеи. Следую за Валентином к нише в дальней части зала, где за столиком сидит молодой мужчина. Его загораживают своими спинами телохранители, один из них черный. В оцепенении глядя на него, я вижу, как он встает из-за стола и пересаживается за соседний. Остальные провожают его взглядом, а потом как ни в чем не бывало снова утыкаются в свои стаканы – словно водоплавающие птицы, мимо которых только что проплыл крокодил. Черный на фут выше меня. Его лицо покрывает татуировка с черепами. Меченый!

Да, как тут не узнать. Вот и вся маскировка…

– Лучше править в аду, чем прислуживать в раю? – спрашиваю я у развалившегося на стуле мужчины.

– Будет тебе, Жнец! Даже Мильтон понимал, что Люцифер тот еще сукин сын, – загадочно улыбается он и жестом приглашает меня сесть напротив. – Хватить нависать надо мной, как скала!

Он даже не потрудился замаскироваться.

– А я-то думал, что друг окажется новым, – вопросительно смотрю я на Виктру.

– Ну, вы с ним никогда не были друзьями. Так что теперь все будет по-новому. Ладно, мальчики, развлекайтесь!

– Ты не останешься? – спрашиваю я.

– Я проводила тебя до дверей, а дальше уж ты как-нибудь сам, – со смехом отвечает Виктра, игриво щиплет меня за задницу и, грациозно покачивая бедрами, исчезает в толпе.

Шакал смотрит ей вслед, слегка подавшись вперед.

– А я думал, что женщины тебя не интересуют.

– Да я и в гробу не смог бы оценить ее по достоинству! Но что я тебе рассказываю, ты же много месяцев провел в космосе. Весь корабль был в твоем распоряжении, ну чем там еще заниматься?

Сажусь напротив него. Он протягивает мне бутылку зеленоватого пойла.

– Нет, – качаю головой я, – если уж пить, так только для того, чтобы забыть о людях вроде тебя.

– Опа! Цитируешь Аркоса, если я не ошибаюсь? Одно из лучших оскорблений Лорна, хотя и остальные тоже вполне себе.

Он молча смотрит на меня с загадочным видом. Лицо не выражает ровным счетом ничего. Глаза – все равно что гладкие, истертые временем монеты. Волосы песочного цвета. Единственной рукой он с бешеной скоростью вращает пальцами золотой стилус, похожий на быстро скачущее по растрескавшейся земле насекомое.

– Шакал из дома Августусов и Жнец с Марса снова вместе после долгой разлуки. Как же низко мы пали!

– Место встречи выбирал ты, – напоминаю я.

Он убирает стилус за ухо, берет с блюда куриную ножку и зубами сдирает с нее кожу.

– Тебе здесь неуютно?

– С чего ты взял? Нам обоим прекрасно известно, что ты предпочитаешь полумрак.

– Сколько же в тебе гордыни, Дэрроу Андромедус! – внезапно смеется он, и его смех похож на пронзительное завывание собаки, которую ткнули ножом. – Все родственники мертвы, да и при жизни мало чего стоили! Серая посредственность, родители даже не попытались ввести тебя в общество. Друзей не осталось. Пока ты каким-то чудом не поступил в училище, никто о тебе и слыхом не слыхивал. Но тебе дали шанс, и ты вознесся!

– Что ж, смотрю, ты все так же любишь потрепаться, – бормочу себе под нос я.

– А ты все так же любишь наживать врагов.

– Каждому свое, – отзываюсь я, разглядывая обрубок, красующийся на месте его правой руки. – Тебе так нравится привлекать всеобщее внимание? Ты, наверное, единственный среди золотых, кто решил не обзаводиться новой рукой.

– Жнец, я бы на твоем месте не стал хамить! От твоей репутации камня на камне не осталось. Банковские счета пусты. Ах да, – с довольным видом продолжает он, заметив мое недоумение, – ты разве не знал? Если Плиний решает подрезать кому-нибудь крылышки, то делает это со знанием дела. Он снял все деньги с твоих счетов, так что у тебя за душой ни гроша. И вот ты сидишь на оборотной стороне Луны наедине со мной и по-прежнему нарываешься на грубость!

– Твои люди? – спрашиваю я, окидывая взглядом низшие цвета вокруг нас. – Признаться, я думал, что они вызывают у тебя отвращение.

– А кто сказал, что родители обязаны любить своих детей? – с милой улыбкой вопрошает Шакал. – Они лишь продукт наших золотых чресел, – небрежно бросает он, впиваясь зубами в куриную ножку, разгрызает кость и отшвыривает ее в сторону. – Знаешь, чем я занимался все это время?

– Дрочил в кустах?

– Ну что ты, бог с тобой! Поражение от твоей руки отбросило меня назад, вынужден признать. Ты навредил мне и моим планам. Сестра тоже сильно меня обидела. Вставила кляп, связала и бросила обнаженным к твоим ногам, неслыханно! Это меня очень задело, особенно если учесть, что все дамы и господа нашей высокочтимой касты вдоволь повеселились за мой счет!

– Мы оба прекрасно знаем, что ты не чувствуешь боли, Адриус.

– О, прошу тебя, называй меня Шакалом! В твоих устах имя Адриус звучит как кошачий лай!

Его передергивает, но он тут же с выражением глубокого удовлетворения откидывается на спинку стула, когда бурая с толстыми предплечьями, бледной кожей, испещренной татуировками, и изрытым оспинами лицом выносит из кухни три дымящиеся тарелки и ставит их на стол перед нами.