Медоносные пчелы заслуживают особого упоминания из-за ланцетов жала, оснащенных зазубринами — страшными искривленными зубцами, которые крепко застревают в живых тканях, удерживая жало в теле жертвы. Если пчелу после ее нападения смахнули или она улетела, то жало остается: отрывается от брюшка вместе с ядовитой железой и связанными с ней мышцами, продолжающими перекачивать яд. Соответствующий нервный центр, также являющийся частью этого комплекса, позволяет жалящему аппарату «жить» отдельно от пчелы[62] более минуты — этого вполне достаточно для того, чтобы ввести полноценную порцию яда. Для медоносной пчелы все заканчивается травмой брюшка, не сопоставимой с жизнью, но в масштабах любого отдельно взятого улья с тысячью рабочих особей выигрыш от такой ужасающей обороны все же перевешивает потери в лице нескольких особей. Шмидт берет за образец «укус» медоносной пчелы, принимая испытываемую при этом незабываемую боль за основу при оценке силы «укуса» других жалящих насекомых. Однако наиболее запоминающееся описание этой боли принадлежит бельгийскому нобелевскому лауреату и энтомологу-любителю Морису Метерлинку: «…жгучая сухость, пламя пустыни, проносящееся по пострадавшей конечности, словно эти дочери солнца извлекли совершенный яд из яростных отцовских лучей»[63][64]. Упоминание связи пчел с солнцем уместно во многих отношениях, и приведенная аналогия Метерлинка завершает нашу главу, посвященную телу пчелы, примерно в той точке, откуда мы начали — в пустыне.

Аризону я покинул вместе со своей солончаковой пчелой и более чем сотней других наколотых и этикетированных экземпляров в картонной коробке, ставшей для меня справочной коллекцией, к которой я до сих пор обращаюсь за помощью при определении насекомых. Преподаватели «пчелиного курса» гордятся тем, что обучают других полезным практическим научным навыкам, но при этом они невольно передают вам нечто большее — просто заражают любовью к предмету исследования. Их увлеченность пчелами и симпатия к ним делают обучение на «пчелином курсе» ярче и интереснее; и вопросы, которые возникают у наблюдателя, в этом случае уже другие. Сейчас, когда я определяю какую-либо пчелу, то не могу не задумываться о том, как она живет, видя мир в совершенно иных цветах, среди непрерывного движения, где зрение взаимодействует с памятью, ароматами, вибрациями, электрическими зарядами и магнитными полями — для более яркого восприятия окружающей действительности. Когда я вижу пчелу на цветке, то сразу же стараюсь представить, каким образом она оказалась на нем: как летела по ароматному следу, который сначала доносился до нее слабыми, едва уловимыми струйками и затем превратился в одурманивающий шлейф, пока в поле зрения не появился сам цветок в виде цветной мозаики, лепестки которого пульсируют «пчелиным пурпуром», указывая на нектар, а его волнующий электрический импульс неизменно притягивает пчелу к сладкому угощению. Тело пчелы — это сложно устроенная машина для поиска и переноса пыльцы и нектара… Но чем больше я размышлял об их образе жизни, тем сильнее осознавал: что-то я упускаю.

Свою солончаковую пчелу я поймал среди группы кактусовых цветков, практически все пчелы из моей коллекции были выловлены сачком возле цветков или на них. А где еще ловцу пчел их искать? Хотя посещение цветущих растений, безусловно, является ключевым аспектом пчелиного образа жизни, но это лишь часть того, чем они занимаются. Куда они направляются после того, как их медовые зобики наполнятся нектаром, а обе щеточки покроются пыльцой? Я знал, что медоносные пчелы живут в ульях тысячами, также я знал и то, что они являются исключением. Большинство же пчел, представленных в моей коробке, ведут совсем иной образ жизни, в одиночку сооружая гнезда и выращивая там свое потомство, но я ничего не знал о том, как именно они это делают. Если бы «пчелиный курс» длился дольше, то я бы успел расспросить об этом Джерри Розена, Лоуренса Пэкера или других наставников. Но в некоторых случаях если хочешь услышать историю о чем-нибудь, то лучше всего обратиться за этим к искусному рассказчику. И мне довелось познакомиться с человеком, который однажды начал зарабатывать на жизнь тем, что, расшифровав историю одиночных пчел, начал продавать ее в красивой упаковке.

Вначале он даже не понял, что это были пчелы. Брайан Гриффин устанавливал садовую калитку, когда заметил нескольких мелких черных насекомых, летающих вокруг свежевыкопанных углублений. Он было принялся гадать, что они там затевают, но вскоре выбросил это из головы. Недавно ушедший на пенсию после 35 лет в страховом бизнесе, Брайан готов был отдаться хобби и заняться давно отложенными делами: работой по дереву, акварельной живописью, краеведением и садоводством. Энтомологией тут даже не пахло. Но вскоре так вышло, что эти самые небольшие черные «букашки» плавно переместились из сада в его мастерскую и даже за ее приделы, положив начало его второй профессии, не менее востребованной, чем первая. Как и следовало ожидать, все началось с опыления.