Почти сразу после знакомства Ивонна и Карен-Люси ушли, и Линда, глядя им вслед из окна кухни, заметила, что они оживленно беседуют на ходу — наверняка обо мне говорят, догадалась она. Линда завидовала Карен-Люси — она и сама прекрасно это понимала и даже не пыталась себя сдерживать, — потому что та была знаменита, бездетна и по-прежнему хороша собой, а теперь еще и мужа лишилась. Иногда Линде очень хотелось, чтобы ее собственный муж, умственные способности которого некогда столь сильно ее впечатлили, взял бы и тоже куда-нибудь исчез.

* * *

Их городок, в котором каждое лето проходил фестиваль фотоискусства, находился примерно в часе езды от Чикаго. В городке имелись: библиотека, церковь, магазин скобяных изделий, ярко-красное кирпичное здание, где в витрине в ряд были выставлены каменные кувшины, а также два кафе, три ресторана и один бар, где по вечерам часто играла живая музыка. Дома здесь, особенно в центре, были большие, старые и ухоженные. Летом у их парадных дверей теснились горшки с геранью и петуниями. Деревья тоже были большие и старые — в основном высокие дубы и черные грецкие орехи, а еще повсюду встречались цветущая гледичия и виргинская черемуха. Город утопал в зелени, и когда в парке или на школьной площадке не играли шумливые дети, казалось, можно было услышать, как деревья шепотом переговариваются друг с другом, и порой в этот тихий разговор вплетался легкий звон, издаваемый остроконечными листьями ясеня. Здание частной средней школы, которая обанкротилась несколько лет назад и была вынуждена закрыться, подходило — хотя бы частично — для проведения ежегодных фотовыставок. Однако добраться до бывшей школы было непросто: приходилось довольно долго петлять по тропинкам среди беспорядочно разросшихся, точно в сказке о спящей красавице, кустов и деревьев. Да и в облике самого этого зеленого городка проглядывало что-то волшебное, о чем Ивонна Таттл тут же и сообщила Карен-Люси Тот, которая с ней полностью согласилась. В этот момент они как раз подходили к зданию бывшей школы, где был устроен прием по случаю открытия фестиваля и фотовыставки.

Джой Гунтерсон, директор фестиваля, маленькая и поразительно худая женщина с пышной шапкой черных вьющихся волос, поблагодарила Ивонну за желание участвовать в фестивале и сказала, что будет рада включить в круг своих друзей любого из друзей Карен-Люси. Ивонне, правда, показалось, что во время их разговора Джой Гунтерсон странно возводила очи куда-то вверх, к потолку, и когда Джой отошла в сторону, спросила у Карен-Люси, в чем дело, и та ответила: «О, ты потом непременно мне напомни! Я тебе кое-что расскажу», потому что в этот момент к ним бросилась женщина, одетая в стиле 60-х годов: шляпа-«коробочка», короткое пальтишко и маленькая дамская сумочка в тон туфлям на высоком каблуке, — и стала обнимать Карен-Люси. И лишь через некоторое время до Ивонны дошло, что это вовсе не женщина, а мужчина.

— Я ее обожаю, нашу Карен-Люси, — сообщил Ивонне этот любвеобильный тип, а Карен-Люси послала ему воздушный поцелуй.

— Ты просто душка, милый! Ты мой самый любимый дружочек!

— Вы похожи, как сестры, — заметил «дружочек», приглядываясь к ним обеим. Сквозь слой грима у него на лице просвечивала тщательно выбритая щетина. Впрочем, черты лица у него были тонкие, почти идеальных пропорций.

— А мы и есть сестры, — тут же заявила Ивонна. — Просто нас разделили при рождении.

— Причем варварски, — добавила Карен-Люси. — Но теперь мы снова вместе. Ах, милый, какая у тебя чудесная сумочка!

— Как вас зовут? — спросила Ивонна.

— Томазина. Но это здесь. А дома — просто Том. — Он изящно пожал плечами, и сколько же в этом жесте было затаенного, совершенно девичьего самолюбования!

— Поняла, — кивнула Ивонна.

* * *

Линда не позволила себе никаких замечаний, устроившись рядом с мужем на кровати. Джей тоже никак не комментировал то, что они видели на экране компьютера. Вообще-то Линда в последнее время крайне редко наблюдала за «объектами» вместе с мужем. Но сегодня на экране ноутбука, лежавшем у Джея на коленях, была Ивонна. Она вернулась так поздно, что никто из супругов и не подумал ждать ее в гостиной. И вот сейчас они четко видели, как Ивонна, швырнув ключи на кровать, устало вздохнула — этот вздох отчетливо слышался в наушниках — и, подбоченившись, хорошенько огляделась. Затем она прошла в ванную, где ее снова поймала камера. Она так долго и внимательно смотрела на торчавший из стены шланг душа, что супругам Петерсон-Корнелл показалось, будто она смотрит прямо на них. Линде даже стало немного не по себе. Однако душ Ивонна, к большому удивлению Линды, решила не принимать; она лишь воспользовалась унитазом, затем умылась, почистила зубы и вернулась в отведенную ей комнату. Там она снова некоторое время просто стояла, глядя в сад сквозь огромные стеклянные панели, за которыми сейчас была лишь непроглядная тьма, затем наконец открыла свой маленький чемоданчик и принялась раздеваться. Ее обнаженное тело выглядело гораздо моложе, чем предполагала Линда, но это, должно быть, благодаря росту и худобе. Впрочем, и грудь у нее оказалась весьма аппетитной и упругой, а бедра — даже в зернистом изображении на экране ноутбука — были стройными и гладкими. Не сняв трусиков, Ивонна надела белую пижаму и в ней стала выглядеть — особенно стянув волосы на затылке в хвост — совсем юной, не старше дочери Линды. Хотя, разумеется, юность Ивонны давно осталась в прошлом, и теперь она была самой обыкновенной женщиной средних лет, оказавшейся далеко от своей родной Аризоны. Видимо, поэтому она и потянулась за мобильником, звон которого тихонько отозвался в ноутбуке, лежавшем у Джея на коленях.

— Говори, пожалуйста, тише, — услышали они голос Ивонны, — потому что я тебя сейчас на громкую связь переключу, а мне еще надо свои вещички разобрать. По-моему, правда, этот их гестхаус, или гостевая комната, или как там еще они ее называют, находится довольно далеко от жилища хозяев, но никогда ведь не знаешь… Черт, интересно, какая тут слышимость?

— Слушай, детка, — и супруги безошибочно узнали голос Карен-Люси Тот, — у тебя все в порядке?

— Нет, — мгновенно откликнулась Ивонна глухим голосом, да еще и к камере спиной повернулась, вытаскивая вещи из чемодана. — Понимаешь, Карен-Люси, у меня такое ощущение, словно в этом доме таится что-то гадкое, мерзость какая-то, мурашки по коже. Не уверена даже, что мне и уснуть тут удастся.

— Прими таблетку, дорогая. Мне кажется, я от кого-то слышала, что все свои немалые деньги эта парочка получила от его отца, который занимался пластмассой. Интересно, что значит — «заниматься пластмассой»? В общем, эти… странные люди, у которых ты остановилась, тоже пластмассой занимаются. Короче, куколка: можешь принять какую-нибудь таблетку?

— Да, конечно. Я прямо сейчас ее и приму. — Ивонна, присев на кровать, порылась в сумке, и Линда с Джеем увидели, как она извлекла оттуда пузырек с пилюлями, посмотрела на свет, сколько там осталось, и открутила крышечку. Затем из той же сумки она вытащила две маленькие бутылочки вина — такие обычно можно купить в самолете, — откупорила одну и залпом выпила. — Я понимаю, дорогая, что ты очень устала, — сказала она Карен-Люси, — так что ложись спать, а обо мне не беспокойся. На самом деле все у меня в порядке. — Потом она вдруг спросила: — Слушай, а жена этого Тома — или Томазины? — не возражает?