Казалось бы, вопрос можно закрыть и списать все тисы-ветераны как украшения, благочестиво посаженные при закладке церкви, но тут вмешался Аллен Мередит. Трудно представить себе человека меньше похожего на уважаемого ученого Корниша. Мередит чем-то напоминал бродячего проповедника-кельта. Он бросил школу в пятнадцать лет, не получил никакого официального образования, служил в британской армии, некоторое время бродяжничал, был не в ладах с законом. Затем, в середине семидесятых годов ХХ века, у него начались загадочные сны – с них я и начал эту историю. После этого он десять лет колесил по Британии на велосипеде в поисках «тайны» тиса. Это превратилось в настоящую манию, и Мередит, как и Корниш, тщательно проделал всю полевую работу. Он объехал практически все сохранившиеся древние деревья, измерил их, заглянул в исторические архивы глубже всех своих предшественников – и увидел еще несколько вещих снов. И пришел к убеждению, что общепринятые представления о возрасте тисов ошибочны на несколько порядков. Мередит составил список примерно 500 тисов, которым, по его мнению, было больше 1000 лет. В Анкервике близ Виндзора есть тис в 31 фут (9,5 метра) в обхвате, под которым, как утверждал Мередит, была подписана Великая хартия вольностей, в Краухерсте в графстве Сюррей – тис в 35 футов (10,5 метра), которому Мередит дал две тысячи лет от роду, а в Дискеде в Уэльсе – дерево, которое сохранилось лучше, чем Фортингэльский тис, однако насчитывало, вероятно, более пяти тысяч лет.

Такие цифры просто в голове не укладываются. Выходит, эти тисы старше всех известных дубов и, разумеется, большинства представителей других видов на планете. К тому же эти оценки вызывали сомнение, поскольку в то время считалось, что возраст старых тисов определить практически невозможно. Большинство деревьев проходят три отдельные стадии роста и развития. Первые 50–100 лет они растут относительно быстро, и новая древесина нарастает в виде широких годичных колец. В среднем возрасте (100–500 лет) темпы роста стабилизируются, ежегодный прирост толщины остается постоянным, так что годичные кольца становятся тоньше, и толщина их равномерна. А в старости дерево иногда даже уменьшается в размерах – сучья отваливаются или отмирают, нарастание новой древесины идет на спад, а годичные кольца становятся очень тонкими.

Однако тисы в этом отношении исключение. Первые 400–500 лет они растут медленно, но в целом нормально, и их возраст можно установить точно, если удалить из ствола тонкую сердцевину и сосчитать годичные кольца. Однако после этого они в любой момент могут снова вступить в стадию бурного роста – в отличие от всех остальных видов, имеющих не такой бурный нрав. Многие другие деревья тоже становятся полыми в старости, но только тисы пользуются этим, чтобы снова начать расти и развиваться, как молодые. У старого тиса вдруг начинаются непостижимые рывки роста в новых измерениях. Он отращивает себе подпорки вокруг оставшегося ствола, отпускает новые побеги вокруг разрушенных участков, даже если эти разрушения катастрофические, выстреливает новыми тонкими стволами из ветвей, которые легли на землю и дали корешки. А самое поразительное – он спускает воздушные корни вниз по полому стволу. К чему это может привести, первым описал в 1837 году Дж. Э. Боумен, один из самых здравомыслящих первых исследователей тисов. Заглянув в катакомбы древесины внутри полого дерева на церковном дворе в Мамхиладе близ Понтипула, он обнаружил, что

Все ортодоксальные представления о старении деревьев терпят полный крах, если речь заходит об органической массе, которая постоянно изобретает саму себя заново и не желает вести себя как положено добропорядочному пенсионеру. Даже радиоуглеродный анализ, опирающийся на то, что вся живая или когда-либо бывшая живой материя содержит изотоп C14, который распадается с постоянной скоростью (период полураспада составляет у него около 5730 лет), пасует, когда приходится исследовать ствол, в котором первых слоев древесины уже нет.

Однако вес косвенных данных, которые собрал Мередит, все же убедил специалиста по древним деревьям Джона Уайта разработать новаторский, хотя далеко не однозначно убедительный, способ датировки старых деревьев[32]. В его формуле учитывается отношение плотности колец во внешнем слое к расстоянию от центра дерева. Это расчеты не для первоклассников (одно из слагаемых формулы выглядит как [dbh/2]² × π), однако когда формулу проверили на деревьях, чей возраст был известен из документальных источников, оказалось, что она дает вполне приемлемые результаты. Когда же этот метод применили к более древним экземплярам, выяснилось, что обоснованные догадки Мередита оказались приблизительно верными. Возраст больших деревьев составлял все же 2500–3500, а не 5000 лет, тем не менее это означало, что они старше церквей – иногда намного. Так что вопрос остался подвешенным, к вящему огорчению всех заинтересованных лиц, поскольку все многочисленные теории стали теперь одинаково неправдоподобными. Могли ли архитекторы старинных церквей настолько точно ориентировать свои строения, чтобы возле двери для похоронных процессий разместилось толстенное дерево, склонное к бесконтрольному росту? Насколько достоверно, что церкви при тисах имеют древнекельтское происхождение, если учесть, что никаких археологических свидетельств, что они стоят на месте древних святилищ, так и не нашли? Не может ли быть такого, что люди неолита преднамеренно пересаживали деревья, выросшие сами по себе, поближе к своим жилищам? А может быть, если тис для них и вправду был священен, они скорее устраивали свои капища рядом с уже растущими дикими деревьями?

Едва ли на эти вопросы будут даны окончательные ответы. Многие из тех, кто попал под чары вида Taxus, понимают, что это уже не исследование истории тиса, а своего рода духовная генеалогия, поиск Авалона, попытки расшифровать символ, который показывает, что мы сошли с тропы естественной религии.

* * *

Между тем деревья – это просто деревья, и они по-прежнему доказывают, что их мнимое бессмертие, во-первых, может оказаться вовсе не бессмертием, а во-вторых, в нем нет ничего мистического. Селборнский тис рухнул во время сильнейшей снежной бури 25 января 1990 года, и выяснилось, что ему приблизительно 1500 лет. Рассказ потрясенного священника об этом событии сам по себе стал частью местного фольклора. «Могучий ствол лежал на дороге к церкви, разбитый вдребезги, – писал пастор в приходском журнале, – а диск из почвы и корней стоял вертикально над огромным кратером. Скамья вокруг ствола уцелела и казалась забытым украшением на рождественской елке. Из бурного моря изогнутых ветвей и темной листвы, покрывавшей церковный двор, там и сям торчали белые надгробия – словно тонущие суда». А также кости усопших, чьи могилы оказались разрушены вывороченными корнями.